Турецкий поморщился. Действительно завидный брак — без иронии.

— А пару лет назад Пожарский врачевался в закрытой наркологической клинике на улице Добролюбова, освобождался от пристрастия к спиртному. Доктор, проводивший лечение, рассказал, что больной обратился в клинику по доброй воле, никто его насильно не гнал. На работе взял отпуск, прошел курс лечения, щедро заплатил. Это не наркотики — это алкоголь. Информация получена от супруги, на работе об этом не знают. Или делают вид, что не знают.

— Как он вел себя накануне убийства?

— Супруга говорит, что характерных «симптомов» не было, — пожал плечами Нагибин. — В пятницу работал, в субботу тоже работал — до обеда, воскресенье проводил дома…

— Кто еще находился в доме?

— Сын живет отдельно, — сказал Борис. — В воскресенье 24 мая не звонил, не появлялся.

Супруги весь день из квартиры не выходили. Разве что утром Татьяна Вениаминовна выгуляла собаку. В шесть вечера пришла домработница Галина, навела порядок на кухне… Что вы так смотрите? К богатым часто приходят домработницы.

— Нет, ничего, — Турецкий помотал головой. — Продолжай.

— Натерла полы на кухне, в прихожей и пустующей комнате сына. Выбросила мусор. В семь вечера Пожарский вздумал погулять с собакой, она предложила свои услуги, но тот ответил, что хочет сам пройтись, и благополучно отбыл. Через несколько минут домработница Галина закончила свои дела и удалилась. Татьяна Вениаминовна осталась одна. Обнаружила, что мужа долго нет, начала волноваться…

— Далее понятно, — буркнул Турецкий. — Возникает закономерный вопрос: откуда убийца мог знать, что Пожарский в семь вечера надумает выгулять собаку? Караулил в подъезде от нечего делать?

— Вопрос без ответа, Александр Борисович, — признал Борис. — Много странного, согласен. Элитный жилой дом, территория охраняется, — по крайней мере, обнесена оградой, и человек в униформе делает вид, что не спит. Он жарко уверяет, что не видел посторонних.

— Первое, что напрашивается на ум: — жена заказала мужа, — подал голос Нагибин. — Наняла киллера, связалась с ним в нужный момент и блестяще справилась с последующей задачей, изобразив незнание и горе.

— А вот горе она как раз не изображала, — поправил Борис. — Женщина сильная, сдержанная, невозможно понять, что у нее на душе. Сын плакал, домработница плакала, а вот Татьяна Вениаминовна… почему-то не плакала.

— Слезы кончились, — объяснил Нагибин. — Ей стало плохо, когда нашла тело. Прибыла «скорая», сделала укол, вроде бы оклемалась. Да, она могла заказать мужа. Но почему так причудливо? Где мотивы? С какого бока Эндерс и художник Кошкин, погибшие аналогично? Ах, простите, Александр Борисович, — глаза следователя блеснули под стеклами очков. — Мы же рассматриваем каждое убийство в отдельности…

— Ирония — это хорошо, Олег Петрович, — усмехнулся Турецкий. — Ирония — это последнее прибежище рассудка перед лицом страшной действительности. Ну, хорошо, не будем городить безумный огород, со вдовой пообщаемся позднее. Что имеем по Эндерсу?

— Профессиональную деятельность отметаем с удовольствием, — радостно сообщил Борис. — Кого волнуют хит-парады российской попсы и подробности жизни бездарных «селебрити»?

— За ковырянье в чужом белье можно получить по шапке, — справедливо подметил Нагибин.

— Получить по шапке можно за что угодно, — еще справедливее заметил Борис, — но мы рассматриваем не гипотетические версии, а имеющие право на существование. Редакцию еженедельника посетили в первую очередь. Беседовали с сотрудниками, включая владелицу издания и главного редактора Снежинскую. Надменная, несчастная дама сорока с лишним годов…

— Насчет несчастной, пожалуйста, с деталями, — попросил Турецкий.

— С удовольствием, — кивнул Борис. — Дама совершенно одинокая — из тех бизнес-леди, для которых в первую очередь работа, а уж потом все остальное. За кромешной занятостью прячут полную несостоятельность на личном фронте. Был ли у них роман с Эндерсом, неизвестно. Дама отвергает даже намеки на данную тему. Эндерс, по ее словам, талантливый журналист, за что и получил должность заместителя главного редактора. Когда у дамы мягко поинтересовались, где она была в вечер убийства, дама долго хохотала, а потом заявила, что ее причастность к преступлению — полная чушь, и не поискать ли нам убийцу в другом месте? Теоретически она могла оформить злодеяние, но… — Борис помялся. — Ровно с тем же успехом, что и остальные сотрудники. Не поверите, но Эндерса в редакции любили. Любили все — и женщины, и мужчины. Ему прощались романы, прощалась необязательность, с которой он подчас подходил к работе. Взбалмошный, веселый, талантливый, любил выпить. Добывал информацию там, где не смог бы ее добыть даже гениальный частный сыщик…

— Кстати, насчет частного сыщика, — вспомнил Нагибин. — Супруга погибшего Екатерина Андреевна призналась органам, что несколько месяцев назад нанимала детектива для слежки за мужем. Слухи о его многочисленных связях на стороне дошли до дома. Терпеть стало невмоготу. Она обратилась в частную контору на Бережковской набережной. Детектив, некто Брумберг, за кругленькую сумму согласился последить за благоверным. Несколько дней шатался за ним прилипчивой тенью, побывал в нескольких элитных клубах, на парочке презентаций, на показе моделей и даже на одной дискотеке, где Эндерс в кулуарах имел продолжительную беседу с участницами девичьей рок-группы… ну, это они так себя называют. Компромат получился увесистый. Случайная связь на чердачной лестнице, секс на даче, визит в особняк на Рублевке, откуда Брумберга поперла бдительная охрана, но удалось выяснить, что проживает в особняке богатенькая вдова, предпочитающая экзотический секс. Полученные материалы будущая вдова предъявлять мужу не стала, решила приберечь для лучших времен, сделала вид, что ничего не знает, стала потихоньку консультироваться со знакомыми адвокатами на тему выгодного развода. А семейка не из нищенствующих: роскошная квартира на Большой Пироговской, еще одна квартира у Ваганьковского кладбища, которую они сдают внаем, джип семейства БМВ, японский седан, дача за Кольцевой, вторая дача на Истре, миленькие суммы на банковских счетах. Убийство супруга стало для нее полной неожиданностью.

— То есть дама не в трауре? — догадался Турецкий.

— Говорит, потрясена, смерти мужу не желала, — пожал плечами Нагибин. — Возможно, и так. А возможно, заказала мужа. При условии, конечно, — Нагибин хитро посмотрел на Турецкого, — что мы рассматриваем каждое преступление в отдельности.

— Ну не можем мы рассматривать их в отдельности! — взбунтовался Борис. — Покончил со всеми тремя один человек! Связи не выявлено не только между потерпевшими, но и между вдовами потерпевших! Эти женщины не знакомы друг с другом и никогда не имели общих дел…

— И все же придется лишний раз в этом убедиться, — отрезал Турецкий. — Если женщины умны, они никогда не станут афишировать свою связь. К тому же существует третий потерпевший — живописец Кошкин, а при нем невеста Евгения.

— Суматошная дамочка, — поморщился Борис. — Едва случилось, примчалась в милицию, брызгала слезами, умоляла немедленно найти виновного. По ее словам, между ними проистекала большая, незамутненная любовь, и не за горами была свадьба. Оба проживают на улице Мира, но Кошкин недалеко от «Рижской», а Евгения с родичами — на «Алексеевской». Она казалась такой убитой горем, так колотилась в истерике, что мы просто не могли ее не заподозрить. Когда начались допросы, она мгновенно сменила имидж, стала грустной, подавленной, меланхоличной, подробно расписала свою жизнь, особенно, совместную с Кошкиным. Морально поддерживала его в процессе творения, создавала условия, чтобы он мог спокойно работать, наводила порядок в доме, готовила еду, пока он пропадал в своей студии на Солянке, где она, кстати, ни разу не появлялась, поскольку терпеть не может богему и всех примастившихся к высокому искусству жлобов.