Преемником Тевенена был Большой Иоган. Если верить одному любопытному документу, помещенному Алекс. Ассье в его книге, озаглавленной «Легенды Шампани», Большой Иоган был из Труа. Этот город долгое время имел привилегию поставлять шутов королевскому дому. Еще до сих пор сохранился текст письма, адресованного мэрам и старшинам города Труа. В этом письме король сообщает о смерти своего шута Тевенена и о том, что ему сооружен памятник. Затем король обращается опять к мэрам, старшинам и гражданам города Труа, чтобы те выслали из своей среды человека, который сумел бы развлекать короля и его гостей. Это письмо помечено 14 января 1372 года.

Но тут [по] является противоречие в числах. По надписи, сделанной на надгробном памятнике, Тевенен умер 11 июня 1374-го, между тем как письмо короля, в котором он сообщает о смерти шута Тевенена, помечено 14 января 1372 года. Тут, вероятно, вкралась ошибка или в письме, или на памятнике. Впрочем, и самый стиль письма вряд ли можно отнести к эпохе царствования Карла V. Кроме Большого Иогана, у Карла V было еще три шута и даже одна дурочка, Артоди дю Пюн, которая состояла в штате королевы Жанны. Господин Лебер приводит подлинное письмо Карла V, где упоминает о расходах, сделанных на Артоду дю Пюи, «дурочку нашей возлюбленной подруги королевы».

Если Карл Мудрый любил окружать себя шутами и фиглярами, то его преемник Карл VI, как известно, был сам безумный и потому, конечно, любил проводить время в обществе себе подобных. С восьмилетнего возраста у него уже был шут по имени Иган, о котором упоминается в письме Карла V, помеченном 3 марта 1375 года. Позднее, после ужасного случая на маскараде, когда он едва не сгорел живым, несчастный принц совершенно потерял рассудок, так что он впал в меланхолию и к нему были приставлены лица, которые должны были развлекать его в часы нападавшего на него уныния. Из этих шутов был особенно замечателен Генселен Кок, который, вероятно, совершал множество самых уморительных фарсов и был в постоянном движении, так как из отчетов за 1404 год видно, что однажды шут потребовал новых рубашек, так как он разорвал свои в борьбе, устроенной им для забавы короля; в том же году шут сносил сорок семь пар башмаков. Около того же времени шут Изабо Баварского по имени Гийом Фуель в течение полугода сносил сто три пары различной обуви. Из этого можно заключить, что все эти шуты отличались необыкновенною подвижностью!

У всех членов королевской фамилии были свои особые шуты. Иоанн, герцог Беррийский, самый расточительный из всех знаменитых дядей Карла VI, умерший в 1416 году, был отвезен на кладбище своими шутами, одетыми в траур. Это действительно был кортеж, достойный такого человека, который в шестьдесят лет женился на двенадцатилетней девочке, племяннице графа де Фуа.

Брат Карла VI, Людовик Орлеанский, жертва мрачного Иоанна Бесстрашного, который приказал его убить на улице Барбетт, также держал у себя шута по имени Кокине. Мы точно так же встречаем шута по имени Гийом Кроссон в штате дофина Людовика, сына Карла VI, умершего ранее отца.

Долгое время полагали, что Карл VII не держал шутов при своем дворе: но из отчетов по содержанию двора оказалось, что и у Карла VII также были шуты. Двое из них известны под именами Даго и Роопие. Правда, оба шута не находились на королевской службе, а были не более как бродячие шуты, посещавшие ярмарки, города, деревни и только случайно попадавшие во дворец на известное время, где развлекали короля, его семью и его гостей, получая за это очень скромное вознаграждение; такие шуты далеко не пользовались такими кредитом и авторитетом, какими пользовались Иган Арсемалль и Тевенен де Сен-Леже. Однако и при дворе Карла VII в 1458 году был шут по имени Колар, прозванный месье дё Лаон, который пользовался известным почетом и получал определенное содержание. Около того же времени у королевы Марии Анжуйской была своя дурочка, прозванная Мишон.

Между всеми этими шутами, имена которых сохранились только в отчетах по содержанию двора, особенно был замечателен поэт Вийон[29], которого причисляют к наиболее знаменитым шутам того времени и который умел изобретать такие остроумные шутки, которым позавидовал бы самый известный шут того времени. Этот знаменитый насмешник, некоторые стихотворения которого отличаются такою меланхолиею, такою грустью, которая проникает прямо в сердце, был очень ленивым учеником, взбалмошным человеком, своевольником, так что даже был приговорен как-то к виселице за контрабанду, Людовик XI спас его от веревки. Но этот лизоблюд и любитель дармовых обедов был слишком хорошо известен стражам Chatelet[30], чтобы он мог свободно гранить мостовую Парижа. Ему пришлось удалиться на некоторое время в Англию, чтобы забыли о нем в Париже. Там Эдуард V очень полюбил Вийона и часто звал его к себе для развлечения. Однажды король, показывая ему свою уборную, указал на гардероб, испещренный французскими гербами, и сказал:

– Видишь ли, с каким уважением я отношусь к твоим французским королям.

– Это мне кажется слишком опасным для здоровья вашего величества, – возразил Вийон, – вероятно, всякий раз, как вы взглянете на эти гербы, то чувствуете такую боль в животе, что вам приходится прибегать к помощи аптекаря.

Конечно, подобная фраза, сказанная хотя и на чистом французском языке, все же не могла понравиться английскому королю. Вийон должен был переправиться через Ламанш, вернуться в Париж и начать там опять жизнь праздношатающегося со всеми соединенными с нею приключениями.

Вийон никогда не был шутом на королевской службе; он обладал слишком независимым характером, чтобы подчиняться чужой воле и взять официально в руки шутовской жезл. Впрочем, Людовик XI не имел большой склонности к шутам. Ему было совершенно достаточно его врача Куаксье, его цирюльника Оливье Дьявола и его кума Тристана Пустынника. Вероятно, Людовик XI был сердит на всех шутов вообще, в особенности с того времени, как шут Карла Смелого, известного под именем Славного, посоветовал своему властелину во время его свидания с королем Франции в Перонне задержать последнего в плену. Но, как бы то ни было, во время царствования этого короля не было ни одного шута, так, по крайней мере, думали до тех пор, пока Брантом в своей «Истории знаменитых людей»[31], в главе, посвященной Людовику XI, не рассказал бы анекдот, который свидетельствует, что в свите этого короля был шут:

«Между разными шутками, совершенными этим королем ради развлечения, самая ужасная шутка была именно убийство его брата,