первых сооруженных в Казахстане по плану ГОЭЛРО, дала промышленный ток. Упорно говорили, что вот-вот будет решен вопрос о строительстве Туркестано-Сибирской железной дороги.

В Кзыл-Орду переехали жить многие казахские писатели. В городе открылся первый казахский музыкально-драматический театр. Актеров для него искали по всей степи — отбирали аульных певцов, домбристов, веселых рассказчиков-пересмешников, подвизавшихся на ярмарках и праздничных тоях. Зрители приезжали на лошадях и верблюдах из близких и дальних кочевий, с берегов Сырдарьи и Аральского моря. Каныш любил искусство, любил театр. Несколько раз подряд он побывал на представлениях первого профессионального коллектива и откликнулся на рождение театра статьей в газете «Энбекши-казах».

— Каныш, мой милый! — встретил его однажды семипалатинский знакомый, талантливый поэт, акын и артист Иса Байзаков. — Как я рад, что ты приехал в Кзыл-Орду. Значит, инженер! Смотри, наркомом будешь. С квартирой уже устроился? А то я помогу.

— Нет, Иса, я в Карсакпай уезжаю.

— В Карсакпай? Так это же захолустный аул. Такой образованный джигит и вдруг не хочет жить в столице.

— Да ты что так сердито на меня смотришь? Ты лучше послушай: мне придется жить некоторое время не только в Карсакпае, но и в Москве. Я ведь уже получил назначение в Атбасарский трест цветных металлов. А он находится не в Атбасаре или Карсакпае, а в столице.

— Так бы и сказал. Кем там будешь, в Москве? — В голосе Исы звучало любопытство.

— Кандидатом в члены правления буду и геологом.

— Кан-ди-да-том, — протянул Иса. — А почему так?

— Молод, значит, еще… Я геолог и буду в степи. С первых дней весны до глубокой осени. Прежде всего в Карсакпае, в Байконуре. Угольные копи знаешь? На Джезказганский рудник поеду, в Караганду, в Спасск. Словом, кочевать мне и кочевать.

— А пока откочуем в кумысную, Каныш. Я такую кумысную знаю…

…Осенью, поработав некоторое время в Москве, Каныш Имантаевич приехал в Карсакпай.

Вместе с ним на рудники прибыли руководители треста «Атбасцветмет». Степной простор, распахнувшийся перед ним, был суровее отчих степей Сары-Арка, но все равно он был в родном краю и радовался одинокому домику пикетчика, где они пили желтоватое верблюжье молоко — кумран. Его спутники, Дыбец и Бронзос, чувствовали себя куда хуже. Особенно грузный, уже немолодой Дыбец. Даже в Карсакпае. обетованном оазисе, Дыбец никак не мог прийти в себя после изнурительного пути и очень обрадовался, когда утром за завтраком их угостили извлеченной из тайников дирекции, хранимой для торжественных случаев кавказской минеральной водой. Он отдувался и пил, почти не прикасаясь к еде, несмотря на все увещевания Ивана Васильевича Деева, директора восстанавливаемого завода.

Вышли на улицу, осмотрелись вокруг. Деревьев было совсем немного, и листва их посерела от пыли. Поселок прятался в котловине, разделенной речушкой и запрудой на две части: заречную и старый городок. Домики взбегали на пологие холмы, чуть подальше домиков белело с десяток юрт.

Дыбец сердито спросил:

— Что, у вас рабочие и в юртах живут?

— Семьи две или три, не больше, — спокойно отвечал Деев, — а в основном в юртах коммерсанты проживают. Да-да, коммерсанты. Смышленые аульные коммерсанты, проще сказать, спекулянты. Торгуют вареным мясом, маслом, молоком, лепешки пекут на продажу.

Иван Васильевич замолчал.

— Значит, с продовольствием неважно? — продолжал хмуриться Дыбец.

— Не в городе живем и не в ауле. Хлеб из Атбасара привозят, мясо на месте покупаем. Магазинчик есть, но, бывает, и соли не хватает. Мануфактура из Москвы идет. Свои — ничего, не ропщут, а вот приезжие — техники и слесари-монтажники из Донбасса— никак не привыкнут. Говорят, богом обиженное место. И за какие только грехи мы сюда попали! Но работают — нельзя пожаловаться. По-пролетарски! Подбадриваю их, понятно.

— Вы-то, Иван Васильевич, давно в этих краях?

— С четырнадцатого года. По этапу жандармы доставили. А после Октября председателем Карсакпайского района избрали.

Когда знакомились с ходом строительства, Деев напомнил, с каким трудом удалось сохранить оборудование, оставшееся от англичан. Сторожили добровольно и безвозмездно. Когда завод был законсервирован, средств, понятно, неоткуда было взять. А вот теперь его не столько восстанавливают, сколько строят заново.

Уже в общежитии для приезжих Дыбец заговорил о том, что Сатпаев на некоторое время останется здесь — он должен взять под свой контроль и строительство, и снабжение, и другие вопросы рабочего быта.

— Вы будете в Карсакпае во время этой командировки полпредом треста Вы сумеете установить контакт с местным населением. А для знакомства с геологией время найдется. — Дыбец говорил об этом, как о деле уже решенном, но неожиданно натолкнулся на сопротивление.

— Я прежде всего геолог. В Москве мне очень ясно сказали, чем я должен заниматься. И поверьте: надо именно сейчас заботиться о рудной базе Карсакпая. Да и не только Карсакпая. Я понимаю, мы пришли не на голое место. Но уточнить запасы — наш долг.

Я еще мало знаком с материалами, однако какое у нас с вами основание слепо доверять английским данным… Я обязан за эти два месяца объездить район, познакомиться с работой геологоразведки, изучить архивы. В меру сил я буду выполнять и ваши указания, но уже в свободное время.

Каныш Имантаевич говорил ровно, с присущим ему спокойствием, выделяя главное интонацией и едва приметными движениями руки. Дыбец про себя подумал, что молодой инженер прав. Старый революционер умел понимать людей.

— Ну, давай, давай, — забасил он. — Земля казахская, тебе и карты в руки.

— Геологические, — с той же мягкостью добавил Сатпаев.

И оба рассмеялись.

Геолог Иван Степанович Ягодкин, отдавший несколько лет изучению района, не без ревности присматривался к молодому инженеру.

Каныш Имантаевич тщательно изучил не только работу Ягодкина, своего старшего по возрасту товарища из Геолкома — организации, руководившей тогда всей геологоразведкой в стране, но проштудировал и описание геологического строения Джезказгана и две карты разных масштабов английского геолога Сиднея Болла.

И уже в ту первую осень двадцать шестого года Сатпаев критически отнесся к данным Болла.

Болл рассматривал богатства Джезказгана с точки зрения колонизатора, под углом немедленной коммерческой выгоды. Брать руду только богатую! Вкрапленники с четырехпроцентным содержанием меди Болл отбрасывал, как пустую породу, не рассчитывая на долголетнюю эксплуатацию подземных богатств. «Хищнический метод», — сразу определил Сатпаев. Брать руду не глубоко, примерно со ста пятидесяти метров, — вот что советовал Болл. Иными словами, снимать сливки — и только! Конечно, Ягодкин был далек от позиции колонизаторов, но слишком полагался на хваленую английскую основательность, а в своих прогнозах был осторожен не в меру.

Когда Сатпаев впервые появился в Карсакпае, в Джезказгане, в горах Улутау, аульные старики и аульная молодежь сразу отнеслись к нему с уважением.