— И мне здесь не тоскливо. Геологу весь земной шар нужен. Я, правда, не такой жадный. Многого не повидал и не увижу. Но и сиднем сидеть не люблю. И Кузнецкий бассейн изъездил, и бывал в Восточной Сибири в полевых экспедициях. Да и о ваших степях получил некоторое представление. У вас тут, доложу, исключительно интересно. Я вам, помнится, рассказывал про Эоловый город. Речушка такая Дям в Джунгарии есть. И на берегу Дяма — высокие замки, квадратная башня, стены, какие-то улицы, площади, переулки. Целый город. Но там никогда не жили люди. Бог Эол, повелитель ветров, — вот кто его построил. Он потрудился и в Баянауле. Изваял голову коня. И построил бойницу вашего батыра Джасыбая. И лабиринт у озера Торайгыр — его работа. Эолу помогают вода и время. Они и нашу сопку создали. Смотрите, какой выступ. Пистолет, да и только! Вон как рукоять выточена. Призадумайтесь, какая древняя эта степь! Когда-то она была морским дном, когда-то здесь и ледники были. Мне всегда интересно слушать, когда вы рассказываете про степь. Но если увидите ее глазами геолога — вы вдвойне оцените ее богатства. Вы ведь образованный человек.

Каныш мягко, но решительно перебил:

— Не надо преувеличивать, Михаил Антонович, какая уж там образованность. Это наши старики гордятся мною. Я понял, как мало знаю, с той поры, как пробую самостоятельно заниматься. Ну, а что касается богатства степи, я верю в него.

Каныш хотел еще сказать о своей вере в будущее степи, о раздумьях над своей собственной судьбой, но он только спросил:

— Извините, Михаил Антонович, сколько вам было лет, когда вы поступили в институт?

— Мне? Восемнадцать без малого.

— Вот видите, я уж три года пропустил.

— Не казнитесь, Каныш. Ваш опыт и в институте пригодится. Если решитесь, конечно. У вас еще все впереди.

Усов замолчал и взглянул на Сатпаева так, что его молчание было многозначительнее всяких слов.

— Не так легко мне принять верное решение, — тихо сказал Каныш.

Он выбрался из уютной травянистой ложбинки у края сопки и зашагал к лошадям, которым путы не помешали отдалиться от привала на полверсты.

Снова они ехали некоторое время молча.

И, обращаясь скорее к себе, чем к Сатпаеву, Михаил Антонович сказал:

— Я убежден, со временем здесь будут палатки геологов. Как и повсюду в этой степи. Ее перспективы даже трудно представить. Кое-что известно, о многом можно догадываться, но обнаружится и совершенно неожиданное.

Усов говорил сдержанно, даже суховато, но Сатпаев понял, что слова профессора обращены непосредственно к нему, что профессор заинтересовался его судьбой и, может быть сам еще того не зная, проник в самые сокровенные его раздумья.

Они совершили еще несколько поездок в степь. С каждым днем становилось все жарче. И к разговору об учебе Усов вернулся в баянаульском лесу на берегу озера батыра Джасыбая. Сама уединенность располагала к откровенности.

— Послушайте, Каныш, я много думал о вас в эти дни. У каждого судьба складывается по-своему. Вы тянетесь к науке и любите степь. Вот вам и сумма двух слагаемых. Ваша родная степь — классическая школа для геолога. Идите учиться! Приезжайте к нам в институт. Этой же осенью, не откладывая. Уже через пять лет вы увидите степь другими глазами. Болезнь, говорите, может помешать. Болезнь — любому делу враг. А у геологов есть свои преимущества: практика в поле, на свежем воздухе.

Слегка близорукие глаза профессора дольше, чем обычно, задержались на Сатпаеве. Михаил Антонович старался помочь Канышу сформулировать его же собственные мысли. Сын барабинского крестьянина, сам прошедший трудную школу, Усов за эти летние встречи открыл для себя Сатпаева — смотрел на него как на своего будущего ученика. Это почувствовал, это понял Каныш. Он был уже согласен с профессором, но для твердого решения требовалось все еще раз взвесить и обдумать.

Он долго не спал в эту ночь. Не может того быть, что его не поймет предревкома Павел Поздняк. В конце концов Каныш наладил работу судебного участка и даже такого секретаря нашел, что его хоть завтра можно назначить судьей. Вспоминал «Назидания» Абая. Не приобретай знаний для того, чтобы хвастаться. Люби науку, как мать любит своего сына. Кто любит дорогу, тот находит клад. Он, Каныш, любит науку и дорогу, любит родную землю. Значит, найдет и клады. Юридические науки не его удел, Михаил Антонович прав — ведь и до встречи с профессором он с большим вниманием слушал лекции Белослюдова, чем других учителей. А каркаралинский сундучок? А музей? Недавно он побывал на Экибастузских копях. От Баянаула до них рукой подать. Он видел многих казахов-горнорабочих, но горные инженеры казахи на его пути не попадались. Михаил Антонович прав. Разве кому-нибудь легко достается наука? Но он должен стать на этот путь, как ни трудно уехать именно теперь из родных мест.

На следующий день он сказал Усову о своем решении. И профессор подарил ему геологический молоток, с которым до этого не расставался.

А добиться согласия на увольнение с должности судьи и получить командировку из Семипалатинска Сатпаеву как раз и помог предревкома Поздняк. И пожелал счастливого будущего!

До этого Каныш жил только в двух городах — тихом маленьком Павлодаре и Семипалатинске. Павлодар и Семипалатинск дышали степью, Иртышом. Томск встретил его запахами тайги — березы, сосны, незнакомого Канышу кустарника.

Запах начинающей опадать листвы и хвои он ощутил сразу, как только прошел через каменный высокий вокзал к въезду в город. И еще его сразу поразило множество студентов. Словно вся молодая Сибирь съехалась сюда.

…Каныш не без труда отыскал горный факультет, служебный кабинет Усова. С лица профессора еще не успел сойти степной загар. Канышу не удалось и поприветствовать его как следует, спросить о здоровье, как Михаил Антонович сказал:

— Я был убежден, Каныш, что вы приедете. Я уважаю законы степного гостеприимства. Вам надо отдохнуть с дороги. Поживите пока у меня. Я сейчас попрошу, чтобы вас проводили. Дома вам будут рады, и комната свободная есть. Деловые разговоры отложим до завтра.

Осень двадцать первого года в Томском университете, в Технологическом институте имела свои приметы. Среди, как принято говорить теперь, абитуриентов уменьшилось число выпускников гимназий. Зато появились люди то в бывалой кожанке, то в красноармейском шлеме, то в бескозырке моряка. Отвоевались молодые, и теперь их посылали на учебу. Из далеких угольных копей Кзыл-Кия приехал будущий соратник Сатпаева по академии Александр Бричкин. В свое время он прервал на несколько лет