Безусловно, моему инстинкту самосохранения первый вариант понравился бы больше. Но сейчас возобладал свежеприобретенный инстинкт целителя: я увидела на одном из щупалец жуткую рану.

— Беги отсюда, попутчица! — сквозь зубы мелодично пропел Голден-Халла, узревший мой ход краем глаза.

Но я лишь молча сделала еще шажок к монстру.

— Ш-ш-ш-ш-ш-ш!!! — щупальца гневно дернулись, когда их таинственный обладатель заметил моё появление.

Я отнеслась к этому философски. Все мы, когда нам невыносимо больно, ведем себя немного искаженно. Кто-то начинает хихикать, как псих (это редкость, обычно связанная с щедростью лазаретных морфий-мастеров). Кто-то грустит и смотрит вдаль, покорно и печально отдаваясь волнам боли. Многие становятся резкими, агрессивными — в мире животных не реже, чем в мире людей.

— Всё хорошо, дружок, — я подняла раскрытые ладони, позволив аквариуму с осомой болтаться на запястье. — Я не причиню тебе вреда.

— Ш-ш-ш-ш…

Теперь щупальца нацелились на меня: как бутон, готовый вот-вот схлопнуться.

Я медленно, очень медленно указала пальцем на рану:

— Давай я вылечу тебя? А ты нас за это не съешь.

— Ш-Ш-Ш-Ш! — куда громче.

Я облизала губы. М-да. Какой-то непонятный тембр: то ли разрешение — «ш-ш-шуруй сюда, да», то ли угроза: «ш-ш-шевельнешься — убью».

Не двигаясь с места, я призвала энергию унни — как всегда, беззаботно-доброжелательную, — и попросила её запустить процесс Общего Восстановления.

— Ну ты ладони на рану-то положи! — попросили блики сочувственным голосом Дахху, мол, совсем чокнулась эта Страждущая.

— Положу, но пусть сначала они белым засветятся, монстр привыкнет, — объяснила я, — А то я его испугаю.

— Ты?.. Его?!.. И вообще: это нерациональная трата сил! — воспротивились блики.

— Она воздастся сторицей, если всё получится. С каких пор ты жадничаешь, эй?

Унни пристыженно заткнулась. И тотчас поспешила доказать, что она щедра — ой как щедра!

И монстр, и сыщик, и даже я с невнятными вскриками отшатнулись по сторонам, когда мои руки вдруг охватил ярчайший белый свет: будто береговой фонарь включили на полную мощность в ночном зимнем шторме.

— Ого! — удивился Голден-Халла, который отпрянул, предусмотрительно не выпуская сундук.

— Ш-ш-ш-ш! — перепугались щупальца и стали экстренно-тревожно втягиваться в темноту.

Монстр оказался трусоватым.

И, казалось, это просто отлично — можно драпать с сундуком подмышкой, но…

Тут уж я возмутилась:

— А ну стоять! — и устремилась за чудищем, сама как белоснежно-пугающий снежный монстр.

Щупальца улепетывали, кожистыми тросами сигая меж сталагмитов. На мгновение мне захотелось остановиться — в тот момент, когда я прикинула размеры монстряцкого тела, раз тут такая длина — но…

Не так хорош тот лекарь, кто боится своего пациента.

Так что я с энтузиазмом продолжила погоню вглубь карстовых пещер. За мной не менее рьяно скакал Голден-Халла, погромыхивающий сундуком.

— Выход с другой стороны! — заботливо напомнил он.

— Я хочу его вылечить!

— Лучше голову вылечи!

— Нет, я хочу!

— Но… Ай, ладно, я тоже теперь хочу!

Рыжий внезапно тормознул меня подлой подножкой, поймал в падении, и, щурясь от белого света ладоней, вручил мне сундук. А сам сложил освободившиеся руки в заклятье.

Крикнул формулу на стародольнем языке — очень забавно звучащую в его исполнении. Потому что все южане произносят заклятия с совершенно неубедительным акцентом, каким-то «акающе-рычащим». Услышь их настоящие срединники, наши предки и носители стародольнего языка, — обалдели бы и вряд ли бы поняли туриста. Но унни — душка — откликается всё равно.

Итак, Берти крикнул формулу.

Раненое щупальце обвила сеть заклинания, привязавшая его к ближайшему сталагмиту. Оно уже не могло втягиваться дальше, улепетывая, как братья. Лишь покорно обмякло, сложившись завитками.

— Только не говори, что мы сейчас обратно побежим… — вздохнул Берти, оценив, как я вздрогнула, когда пару секунд спустя далекий монстр осмыслил «непредвиденное торможение», и спереди раздалось уже не шипение, а полноценный рёв.

Но мы не побежали обратно.

Я скинула сундук на попутчика и успела вскарабкаться по двум черно-лиловым кольцам, как у осьминога, а еще приложить руки к ране до того, как к нам вернулись ретивые отростки. Все они зависли надо мной — а я, в свою очередь, зависла над раной.

Щупальца напряженно застыли. Ждут? Разрешают? Это экзамен?

Главное — не думать о том, что меня сейчас могут убить. Надо сосредоточиться на работе.

— Как давно его покалечили… — расстроились теневые блики.

И действительно: ранение было давним, но почему-то само не заживало. Наверное, нанесли маг-оружием. Хотя форма дыры такая, как будто пульсаром… Странно.

Я, прищурившись сквозь свет, пыталась понять, что там происходит под моими ладонями. Но не происходило, к сожалению, ничего: Общее Восстановление не работало.

Но почему? Что мешает ране затянуться?

Существует множество подходов к маг-лечению, но Теннет пока не успел обучить меня ничему особенному. К тому же, обычно работа над серьезными ранениями подразумевает подготовленную комнату, пару лекарей, эликсиры, перевязки, медикаменты, лазаретный покой. Так, как сейчас, — на коленке северной пещеры, ни праха не видя и под нависшим шипом — лечить серьезные магические вещи не стоит. Но иногда приходится.

— Голден-Халла, подойди, пожалуйста. Вместе со своими чудесными украшениями, — попросила я, сглотнув.

Сыщик — хвала небу, на сей раз без комментариев, — молча и споро вскарабкался ко мне. Щупальца следили за ним, но, опять же, не дергались, лишь снова мелко вибрировали.

Выслушав мою просьбу, Голден-Халла поднес руку с кольцами к ране. Артефакт-анализатор вспыхнул лило-желтым цветом, немного посеребрился и наконец стал черным с пятнами золота.

— Рану нанёс взрывающийся пульсар, в который вложили три «рыбки», — вынес вердикт Голден-Халла.

Я застонала. Это плохо.

Дело в том, что «рыбками» на севере Лайонассы называют крохотные метательные иглы с эффектом так называемого анти-лечения.

Жуткая штука эти «рыбки»: каждая игла уходит глубоко, а дырочка из-под нее такая мелкая, можно и вовсе не заметить — ну, подумаешь, у человека какое-то красное пятнышко на коже? Даже и не ясно сразу, что это кровь… Но попав внутрь, игла пробирается глубже и глубже — пока не заденет что-нибудь, что задевать нельзя.