– Эй! – послышался сверху перепуганный голос. – Живые есть?

Похоже, этот вопрос был воспринят как оскорбление, такойкрик поднялся кругом. В том, что он умер, не хотелось сознаваться никому.Сверху послышались тяжелые удары, потом железный скрежет, потом тот же голоспроорал:

– Все, двери мы открыли. Можете вылезать! Кто может!

Вокруг снова раздались крики, исполненные боли. Кричали восновном женщины, которых топтали мужчины, пытающиеся выбраться наружу:дверцы-то теперь были наверху.

Тина сжалась в комок, защищая голову. Наконец сверхускомандовали:

– Женщины! Давайте руки! Будем вас тянуть.

Тина, как могла, выпрямилась. Женщины всхлипывали, кто-тогромко стонал.

Завыла сирена – милиция, что ли, прибыла? А может, «Скорая»?

– Эй, руки давай, руки! – заорал кто-то в ухо Тине. –Соображаешь, нет?

Она покорно вытянула вверх руки, и через некоторое время,едва не выломав их, ее выволокли через двери и опустили на асфальт.

Бледные, перепуганные люди толпились вокруг. Кто-то лежал наземле, неуклюже скособочив голову. Кто-то стонал, кто-то ругался. На борту«пазика» и на земле виднелась кровь.

На подгибающихся ногах Тина шагнула в сторону. Тошнилоневыносимо.

– Эй, вы там как? – Четырехугольный мужик в белом халате созлым лицом подскочил к ней, схватил за голову и пристально вгляделся в глаза: –Руки-ноги целы? Это хорошо! Сотрясения вроде бы тоже нет, но точнее скажут вбольнице.

– В какой больнице? – испугалась Тина. – Мне некогда, вычто?

Доктор скривился:

– Давай-давай! Тетя Тоня, возьмите эту дурочку!

Женщина, вроде бы похожая на доктора, без разговоровзатолкала Тину в белый с красной полосой фургончик, где уже жались друг к другупять или шесть бледных, перепуганных женщин. Вроде бы Тина видела их взлополучной «маршрутке».

– Уберите ее отсюда! – истерически взвизгнула одна, едвазавидев Тину. – Это из-за нее мы перевернулись!

– Да будет тебе, молодка! – тяжело вздохнула тетя Тоня,втискиваясь в фургончик последней. – Живы – и ладно.

– А шофер? – кричала женщина.

– Да что ему сделается? – поджала плечами медсестра. – Носразбил, и все. Ничего, будет думать, куда ехать. Мужики рассказывали, как онкататься собрался. А вот тот парень из «Волги» – его… – Она махнула рукой.

Гомон в «Скорой» мигом стих. Кто-то всхлипнул…

Тина откинулась к трясущейся стенке, закрыла глаза. Можетбыть, у нее и правда сотрясение мозга? Уж очень ноют виски. В левый будтоиголочка воткнулась. И опять нарастает страх… Не от этой машины, не отбольницы, в которую ее везут. Почему-то страшна наступающая ночь.

Ну вот, глупости! До ночи еще часов пять-шесть.

Однако тягостное предчувствие так никуда и не ушло. Не помогуспокаивающий укол, не помогло и резюме доктора, подтвердившего, что никакогосотрясения у Тины все-таки нет, а дрожь, которая ее бьет, – это вполнеестественная реакция после пережитого потрясения. И когда Тина вышла в блеклыесумерки, поглядела на тоненький, добела раскаленный серпик молодого месяца, натолько что проклюнувшуюся нарядную звездочку слева от него, – она едва неповернула назад, на больничное крыльцо. Ночь подступила-таки, а вместе с ней –неопределенные, смутные страхи.

До дрожи не хотелось идти домой!

Нет, все-таки странно. Всегда ее дом был ее крепостью, с техсамых пор, как два года назад Тина узнала о смерти тети и о том, что ей былазавещана квартира в далеком городе Нижнем Новгороде. Тогда она восприняла этокак знак свыше, как дар небес, как выход из неразрешимо, казалось бы,запутавшейся жизни. Она была так счастлива, что даже не находила в себе силизображать приличную случаю печаль. Из-за этого Тина в очередной раз смертельнопоссорилась с матерью и, неся на челе клеймо безжалостной, расчетливойэгоистки, убежала сломя голову из родного города Хабаровска, твердо решивникогда-никогда туда не возвращаться. «Туда» – это означало к маме, в газету«Молодой дальневосточник» и к мужу Мише Шевелеву. Бывшему мужу, разумеется.

Она поселилась в Нижнем, мгновенно полюбив этот чудныйпровинциально-столичный город, и чувствовала себя как дома и в нем, и в тихойквартире на первом этаже симпатичной «хрущевки» из красного кирпича, стоявшей втихом, тенистом дворике. Потом появился Валентин…

Теперь Валентин исчез. А вдобавок Тина поняла, что ейстрашно возвращаться домой…

Но куда, в самом деле, податься? Больше идти некуда. Развечто в «Макдоналдс»… но Виталия давным-давно и след небось простыл. Да изабираться снова в какой-нибудь автобус, троллейбус, «маршрутку» (!!!) – нет,уж только не это!

Поэтому она собрала остатки сил и побрела от областной«Скорой помощи» через Ковалиху на Провиантскую улицу, а потом – на своюИжорскую, которая еще утром была родной и любимой, а теперь чудиласьисполненной опасных и зловещих теней.

Тина не сдержала сдавленного крика, когда одна из такихтеней вдруг отделилась от скамейки, стоящей возле ее подъезда, и встревоженнымголосом произнесла:

– Ну наконец-то. Я уж тут в розыск собрался подавать,честное слово!

Тень говорила мужским голосом, имела широкие плечи, а светфонаря играл на ее тщательно причесанных рыжеватых волосах. В руках тенишелестел целлофаном букет и шуршал пакет, в котором вырисовывались очертаниякаких-то коробок.

Бояться нечего – это же Виталий!

– Привет, – выговорила Тина, едва управляясь с прыгающимигубами. – Извините, я… у меня тут…

Вдруг ее шатнуло так, что она непременно упала бы, если быВиталий, отшвырнув свое имущество, не подхватил ее.

– Что? Что такое? На тебя напали, что ли? Говори же! – Онсильно встряхнул ее, и боль снова запульсировала в висках.

– Ох, тише… – простонала Тина. – У меня, наверное, и правдасотрясение мозга. Я в аварию попала, «маршрутка» перевернулась. Так чтоизвините за опоздание.

– В аварию?! – недоверчиво качнул головой Виталий. – А ятебя на площади ждал часа два, потом звонил из всех автоматов, всю топографиюдвора наизусть выучил. Так и знал, так и чувствовал, что с тобой какая-то беда!Ну, пошли. Я тебя домой отведу.

Тина с облегчением повисла на его руке.