Лейтенант лопатками почувствовал самолет, воздух вокруг лейтенанта загудел, вспенился, наполнился грохотом мотора. Пухнавцев обернулся, вытянул пистолет из кобуры – и не мог поднять руку, ужас сковал его. Самолет несся прямо на него – низко над полем, ревел и плевался огнем.

Длинная пулеметная очередь ударила прямо в лейтенанта, подбросила тело, завертела, швырнула на землю, мертвого. Следующие две очереди расстреляли пятерых курсантов. От насыпи было видно, как из головы у одного курсанта ударил фонтан крови – от прямого попадания. Соломон не видел лица – но ему показалось, что это тот самый юноша, с которым они делили хлеб за вчерашним ужином. Вчерашний юноша назвался Володей Кондаковым, он готовился стать архитектором.

– Кегли, – сказал неожиданно толстый юноша, лежавший рядом с Соломоном. – Как кегли.

Больше он ничего не сказал, закрыл голову руками, вжал лицо в камни и щебенку насыпи и дрожал, мелко тряслось все его полное тело.

Соломон приподнялся на локтях и глядел, как фашистский самолет ушел вверх, и тут от далекого жилья, где, видимо, находился укрепрайон, ударили три пушечных выстрела. Звук был такой, как от тяжелой работы, – кто-то бил с натугой, с усталостью – бац! И еще – бац! Бац! Самолет вспыхнул сразу весь, и черное облако закрыло его от курсантов.

Два оставшихся «мессера» улетели, горизонт опустел. Они перенесли тела в вагоны с ранеными; майор Чухонцев закрыл открытые глаза лейтенанту Пухнавцеву.

– По вагонам!

И так они ехали еще четверо суток. Володя Кондаков нашелся – значит, не его убили. Соломон обрадовался.

За чаем Хрипяков сказал:

– Вот учись на штурмана и стрелка, если тебя одним выстрелом прихлопнуть можно.

– Ты что, фашиста пожалел?

– Я вообще про авиацию. За авиацию расстроился.

– Был бы хороший пилот, он бы себя подбить не дал, – ответил ему курсант Кессонов. – Фашисты только в поезда с ранеными стрелять молодцы. А я, когда обучусь, асом стану, я эти «мессеры» на воздушную дуэль вызывать буду – сразу пятерых буду убирать. Я такие самолеты стану водить…

– Ага. Герой.

Челябинское авиационное училище штурманов и стрелков-бомбардиров находилось в четырехэтажном здании вроде усадьбы – с фасадным особняком и двумя пристройками, с двенадцатью толстыми колоннами в коринфском стиле.

– В каком стиле? – переспросил Хрипяков.

– В коринфском стиле, – объяснил Соломон, – ты у Кондакова, архитектора, спроси.

– Тебе экскурсии водить надо. Я тебя после войны в наш Дом культуры порекомендую.

– Спасибо, – вежливо ответил Соломон Рихтер.

Позвали в столовую.

Дневальный вывалил на общий стол неровные куски хлеба – и майор Чухонцев сказал коротко: «Самолеты!»

Это было задание на скорость, упражнение, развивающее реакцию.

По этому сигналу будущие штурманы и стрелки-бомбардиры кидались к столу и хватали куски, кому какой повезет ухватить. Самым стремительным доставались самые большие куски.

– Вперед! – Соломона толкнул меж лопаток Кондаков, а Хрипяков оттолкнул обоих и пробился к столу раньше всех. Но Рихтер не хотел бороться за хлеб. В этот самый момент Соломон Рихтер принял решение, которое определило его дальнейшую биографию: он решил не участвовать в соревнованиях за блага. Он стоял и ждал, пока борьба за хлеб окончится, а потом взял со стола последний, самый маленький кусок хлеба.

Война – это большое горе, которое дается всем и сразу на всех, здесь нельзя выбрать лакомый кусок.

Соломон написал про это стихи, но потом выбросил – не понравилось. Он хотел отправить стихи Татьяне – про свою жизнь на Урале, про реку Миас, про то, что все люди сегодня должны быть вместе, даже если их разделяет горный хребет.

Запомнил два четверостишия:

Война – это судьбораздел,

Нас вихрем она разбросала.

Мы нынче все и везде:

Я – льюсь по отрогам Урала.

Чтоб ни были мы и где б,

Но только б землю России

Реки наших судеб,

Иссохшую, оросили.

Чтобы так случилось, чтобы спасти Родину, так думал Соломон – надо очень много знать, надо все понять про историю России и Запада, про революцию и коммунизм.

Соломон Рихтер написал своему отцу письмо: «Я хочу прочесть все книги на свете. Если я буду жив, если мы уцелеем в этом огне, отец, – я хочу однажды сесть рядом с тобой и рассказать тебе все, что я понял здесь, на Урале».

В летном училище обнаружилась библиотека, и книг было много, и, как ни странно, много книг по истории. Соломон брал с собой на пост дневального книги Гегеля и читал – клал книгу на тумбочку под настольную лампу, а сам стоял по стойке смирно и читал с высоты своего роста.

Почему случилась война? Непримиримые противоречия между капитализмом и социализмом. Надо сказать это простыми словами, иначе мысль останется непонятной; люди живут и не знают: социализм у них или капитализм; люди понимают только про бедных и богатых. Если богатых в стране много и они угнетают бедных – значит, в стране капитализм. А если все равны и небогаты – значит, в стране социализм. В России и Германии богатых сейчас нет. А война тем не менее случилась.

Но Германия еще воюет с Англией – а в Англии уж точно не социализм. Значит, если война – это противоречия социализма и капитализма, Германии надо воевать или с Англией, или с Россией. Но не одновременно с обеими, а то нет никакой логики. Получается странно: весь мир воюет, но если сказать «противоречие социализма и капитализма» – это опишет только малую часть всего мира. Значит, должна быть другая причина. Должна найтись причина, которая объясняет все конфликты сразу, все должно быть подчинено главному вопросу. Это же мировая война!

Причина мировой войны может быть только планетарного масштаба.

Скажем, выстрел в Сараево, который произвел сербский националист, – это не настоящая причина войны. Выстрел Гаврилы Принципа – это предлог, такой же трюк, как мнимый поджог Рейхстага, как провокация на границе. Сейчас в газетах много пишут о провокации на польской границе, которую устроили гитлеровцы в 1939 году – но не провокациями следует мерить историю, а реальными историческими идеями. Даже вступление Гитлера в Польшу – не реальная причина войны. Причина должна быть масштабнее – ведь речь идет о мировой войне, о большом событии.

Прежде говорили о мировой революции, говорили про мировой пожар, имели в виду единую важную мысль, которая всколыхнет весь мир, объединит всех людей из разных стран. Это будет единый порыв, общий костер. Общий пожар разожгли – только это другой пожар. Мировой революции не произошло, вместо нее случилась мировая война.

Так устроили нарочно, чтобы не было мировой революции. Мировую войну – затеяли взамен мировой революции. Один пожар – вместо другого пожара.