Эрнест сразу же собрал все, что было необходимо для его c Полин летней рыболовно-охотничьей экспедиции. Сначала он отправился в Нью-Йорк забрать Бамби, который проведет с ним лето. Полин уехала в Пигготт с Патриком и Генриеттой, няней-француженкой мальчика; последние двое там и останутся. Эрнест с Бамби заехали за Полин в Пигготт, и втроем они отправились на Запад. Им не понравилось ранчо, где они предварительно сняли комнаты, и они перебрались на ранчо, недавно приобретенное тридцатилетним Лоуренсом Нордквистом и его женой Оливией. Ранчо «Л-Бар-Т» находилось в Коди (штат Вайоминг), рядом с Кларк-Форк, рукавом реки Йеллоустон. Нордквисты отдали Хемингуэям сдвоенный бревенчатый коттедж с огромными каминами, сложенными из каменных плит, и кожаными петлями на дверях; через реку к дому вел ненадежный дощатый мостик. Как выразился один вайомингский историк, это был «один из лучших пансионатов-ранчо в стране»; впрочем, Нордквист заметил стремление Эрнеста сохранить инкогнито. Полин и Бамби проведут здесь все лето, а Эрнест останется и на осень, когда на смену рыбалке придет охота.

Полин надела синие джинсы и ковбойскую шляпу и послушно села на предоставленную ей лошадь. Она часто говорила, что главная цель ее жизни – быть «женой, прекрасной и неизмученной». Она самый счастливый человек в мире, сказала она Эрнесту: «Собираюсь быть очень хорошей женой, ты заслуживаешь такую хорошую жену». Это означало, что она будет оставаться с ним рядом все лето и заботиться о его сыне Бамби (мальчику уже исполнилось семь лет, и все чаще его называли Джеком). Полин все любили; она искрилась остроумием. Наемные рабочие на ранчо считали Полин «настоящей молодчиной» – хотя, по крайней мере, одному наблюдателю, дочери владельца соседнего ранчо, не нравилось, как Эрнест с ней обращается. Полин ставила на первое место потребность мужа в творчестве – и Эрнест пытался по утрам работать над книгой о корриде, которая теперь получила название «Смерть после полудня». Эрнест полностью полагался на редакторское чутье Полин; если Полин что-то не принимала, значит, смысла в этом не было. Биограф Бернис Керт писал, что Эрнест «ценил ее литературный вкус выше, чем чей-либо еще» – факт примечательный в свете его отказа отдавать произведения в работу редактору – все должно было быть опубликовано именно так, как написал Эрнест, не считая исправленных орфографических и пунктационных ошибок. Полин отвечала даже за чтение Эрнеста: она первой прочитывала целые стопки книг, которые он всегда запрашивал в «Скрибнерс», чтобы убедиться, стоят ли они его времени.

Эрнест завел среди наемных рабочих в «Л-Бар-Т» нескольких друзей, с которыми его свяжет длительная дружба. Часть их будет в летние месяцы ядром его западного отряда: Манро Вогаман, которого все звали Мун, светловолосый, до черноты загоревший норвежец, Лиланд Стэнфорд Уивер (Чаб), заядлый путешественник из соседнего Ред-Лоджа в Монтане, и рыжеволосый Айвен Уоллес – все они станут его друзьями и время от времени будут приезжать к Эрнесту на Ки-Уэст порыбачить. В начале августа Эрнест увлекся охотой на медведя, который убивал скот на соседнем ранчо. Они с Уоллесом подстрелили лошадь и оставили ее как приманку на холмах около ранчо. Двадцать третьего числа, когда запах от лошади был уже очень сильным, Эрнест, Уивер, Уоллес и еще один рабочий по имени Смоки Ройс обнаружили бурого медведя, поедающего подброшенное животное. Эрнест убил его одним выстрелом из новой винтовки Спрингфилда. Билл Хорн и его жена Банни, приезхавшие на две недели в августе, в охоте на медведя не участвовали, но слушали историю с интересом.

В середине сентября Полин и юный Джек (Бамби) уехали в Пигготт и потом на Ки-Уэст; Эрнест ради охоты планировал остаться до 1 ноября. В сентябре он с несколькими рабочими отправился на две недели в горы охотиться на лося, горных овец и медведя. Как и августовского медвеля, Эрнест убил горного барана и лося-самца – каждого одним выстрелом. В середине октября к Эрнесту присоединился Дос Пассос и они десять дней охотились в горах. Дос был слишком близоруким и не мог стрелять, однако поехал за компанию и ради пейзажей. Он отметил, что Эрнест «чувствовал местность так же, как военные техники», и всегда знал, будет ли впереди долина или обрыв, имел острое обоняние, почти такое же, как у животных, которых они выслеживали. Еще Дос заметил, что наемные рабочие находились «под полным влиянием [Эрнеста]. Они считали его самым замечательным парнем, которого они когда-либо знали».

В ночь на 1 ноября (после того, как они выпили, по словам Доса, «слишком много бурбона») Эрнест, Дос и работник ранчо Флойд Аллингтон ехали по узкой гравийной дороге в Биллингс, когда Эрнест, ослепленный огнями автомобиля, двигающегося навстречу, примерно в восемнадцати милях к западу от города, съехал в канаву и перевернулся. Дос и Флойд остались невредимы, а Эрнест попал в больницу Сент-Винсента в Биллингсе с «косым спиральным переломом» правой руки, «почти сложным», по словам Карлоса Бейкера. Полин приехала к Эрнесту на поезде, и немного позже ему сделали операцию, соединив порванные мышцы сухожилиями кенгуру – красочная деталь, о которой он не забывал упоминать.

Из-за перелома Эрнест пролежал в постели почти месяц. Согнутая рука в гипсе была подвешена над туловищем. Сейчас правая рука была парализована, но врачи надеялись, что нервные волокна восстановятся. Эрнест стремился закончить книгу о корриде к Рождеству; он попытался диктовать Полин, но обнаружил, что не может ничего писать, кроме писем. Время шло медленно, Эрнест оброс огромной темной бородой и усами и отрастил волосы. Он был невыносимым пациентом; Лорайн Томпсон из Ки-Уэста как-то раз заметила: «Он был очень плохой больной. Если с ним что-то случалось, он делал из этого катастрофу». Дос уехал, и приехал Арчи Маклиш, вызванный к постели Эрнеста Полин в отчаянной попытке подбодрить мужа. Свой перелет Арчи назвал «страшнейшим в жизни». Когда он приблизился к кровати Эрнеста, тот упрекнул его, что Арчи приехал на запад только ради того, чтоб посмотреть, как он умирает. В конце концов они успокоились (Эрнест действительно был зол) и стали распивать бурбон. У Эрнеста был регулярный заказ на пинту «марочного» бурбона в день, который выписывался каждый раз на другое имя и готовился в аптеке; он был тертый калач еще со времен миланского госпиталя и прятал пинту под матрасом. Наконец, кости успешно срослись, и правая рука восстановилась, хотя дальнейшее выздоровление продвигалось медленно. Они с Полин уехали на Рождество в Пигготт.

Новость о том, что Эрнест попал в аварию, появилась в газетах, и он получил много писем, хотя и жаловался Грейс, что, кроме нее, ни от одного члена семьи не получил известий. Сейчас Эрнест опасался любого интереса прессы к своим делам и к самому себе. Не раз ему приходилось предостерегать мать, чтобы она не разговаривала с журналистами, и делал ей выговор, когда она нарушала его запрет. Говори, что не даешь интервью, приказывал он. Это была единственная возможность оградить личную жизнь от внимания публики. И хотя Эрнест не любил любопытных, он больше нервничал из-за того, что могла сказать Грейс – но, разумеется, ей он этого не говорил.

Действительно, в 1930 году в прессе появилась одна странная статья, о которой Эрнест, похоже, не знал, но если б узнал, то она бы подтвердила его опасения. Мать, брат и сестры не упоминали о ней, поэтому неясно, знали ли о ней другие дети. В этой статье, под названием «Другие Хемингуэи», появившейся в разделе «Разговор о городе» в «Нью-Йоркере», говорилось, что две девушки из клана Хемингуэев были скульпторами (скорее всего, Марселина и Урсула либо Санни), другая дочь была пианисткой (Урсула или Санни), еще одна девушка писательницей (вероятно, Кэрол), а пятнадцатилетний сын – скрипачом. Журналист, кроме того, отмечал – деталь, ясно показывающая, откуда он мог получить информацию, – что мать семейства Хемингуэев не дала ни одному из своих детей второго имени, так что они могли взять имя родственника или любого другого человека, которым они восхищались, будучи уже взрослыми. Эрнест не взял себе ни одного имени, говорила Грейс. Это была чистая выдумка; трое ее детей получили второе имя. Среднее имя Эрнеста было Миллер, в честь двоюродного деда; он просто, повзрослев, принял решение не упоминать его. Статья была безобидной, но ее появление говорило всем любознательным сплетникам, что Грейс Хемингуэй предоставит абсолютно любую информацию прессе, причем чрезмерно приукрашенную – именно этого боялся ее сын.