Туман зрим, но ясность непроницаема взором, ибо она беспредельна: суть отличительности есть темные точки.

Н. Сыртов. «Голое ремесло»

Осенью, когда турчаниновские мужики вывезли хлебные излишки на ссыпные пункты, обычное деревенское бытие расклинила непредвиденная суета: вдова Лушка, именуемая по-уличному Блохой, вычитав заметку из газеты «Красный путь» о том, что уездным агрономом «среднего звена» изобретен наипростейший препарат по выращиванию картофеля величиною в человеческую голову, потребовала от председателя сельсовета, чтобы сей препарат был немедленно приобретен и приспособлен к условиям индивидуального крестьянского хозяйства. У Блохи были личные хозяйственные расчеты: прикинув в уме, что из вырытого ею воза картофеля можно посредством препарата вырастить десять возов, она решила восполнить хозяйственный пробел — приобрести пару поросят, чтобы выкормить их впрок.

Требование Блохи поддержали сельчане, устроившие по сему случаю двадцать три общих собрания. Однако на последнем собрании спохватившийся председатель сельсовета отказался от приобретения препарата, мотивируя отказ тем, что эти обязанности не входят в его административные функции. Председатель указал, что сим делом должно заинтересоваться непосредственно «низовое звено».

Однако «низовое звено», напугавшись непомерного картофельного притока, решило прежде всего соорудить базовые пункты и в спешном порядке приступить к устройству двух подвалов громадных по размерам и к соответствующему утеплению пожарного сарая. Таким образом «низовое звено» отвергло прямое предложение пайщиков, чем последние весьма удручились.

Но Блоха, руководимая общехозяйственным целеустремлением, отправилась в уезд лично, чтобы в «срединном звене» непосредственно распознать условия, а если таковые окажутся выгодными, приобрести препарат лично. Через неделю Блоха делала отчет о своем походе в уезд, и сельчане узнали, что в газете была опечатка: агроном «срединного звена» оказывается изобрел не препарат, а способ выращивания картофеля на грядках.

— Я вот что думаю, мужики, — сказала Блоха после информационного сообщения. — Вы, окаянный народ, когда не надо глотки дерете, а против кулаков своего голоса не возвысите: лучше хайло самогоном зальете. Кто у вас на самой главной государственной пуповине «низового звена» сидит? — Егорка Бричкин! Я спрашиваю: кто, окаянные, двинул Егорку на эту пуповину?

Блоха умолкла, а мужики опустили головы, будто бы каждого из них чей-то незримый кулак двинул по затылку.

— Да мы же не двигали Бричкина, — робко заметил кто-то. — Он но служебной стезе на пуповину забрался!

— За-абрался! — передразнила Лушка-Блоха. — Бытто не вы, окаянные, посадили его на низовую ступень.

Затем Блоха несвязной логически речью разъясняла мужикам, что кулаки не только забираются на высокие посты, но и пролезают в узкую щель, — потребовала снятия Бричкина с высокой пуповины.

— А что касается картошки величиной с мужицкую голову, она и без агронома под дождем и солнцем вырастет, — сообщила Блоха. — Вон, летом у Фетиса в огороде огурец в бутылке вырос.

— Так что же, старики? — спросил голос робкого мужика, — Лукерья правду про движенцев рассказала. Отодвинем, что ли, Егорку назад?

— Именно так, — подтвердила Блоха. За Бричкина вступился Сигунок, но его слово без посула самогона оказалось бледным, и мужички занесли в протокол о снятии Егора Петровича с центральной пуповины и периферийным путем воссадить на родовую усадьбу.

Однако, когда протокольное фиксирование было утверждено всеобщим поднятием рук, встал другой вопрос: кого из бедняков вместо Бричкина двинуть на видную пуповину.

— Поезжай, Лукерья, ты, — предложил робким голосом мужик. — Все равно картофеля у тебя до рождества не хватит, а в городе будешь на казенных харчах. А может, и про препарат там по своему бедняцкому положению скорее разузнаешь!

Сельчане поддержали разумный голос тихого мужика, и таким образом Лукерья Блоха, получив от общества мандат на замену Бричкина, поездом дальнего следования отбыла в Москву.

В вагоне Блоха столкнулась с непредвиденным обстоятельством — уронив на пол скорлупу яйца, была записана в разряд оштрафованных на три рубля, — а прибывши в Москву, чтобы постигнуть нужные правила, обратилась к милицейской помощи.

— А ты зачем, тетка, сюда приехала? — осведомился милиционер.

— Мне, милый, учреждение — «кол-массам» — нужно. Не знаешь, как бы отыскать?

— По служебной линии моя обязанность простым людям давать всякие указания, — важно ответил милиционер и не без удовольствия стал перелистывать справочную книгу.

— Что-то незаметно, тетка, твоего учреждения: вот «Техника — массам» есть, — сказал милиционер. — А впрочем бывает: другой раз, судя по газетам, «музыку массам» забрасывают.

Но Блоха спохватилась, достала из-за пазухи адрес, написанный секретарем сельсовета и протянула его милиционеру.

— Ну, вот, — улыбнулся тот, — у тебя тут все в порядке. Тебе на Ильинку надо, — в трамвай нумер двадцать первый. — И милиционер долго провожал глазами трамвайный вагон нумер двадцать один, сокрушаясь о том, что в массы пока еще мало выброшено музыки…

…Центроколмассовское здание наружным видом прельстило взор Блохи, а поглотив ее своею утробой, удивило внутренним убранством. Швейцар в галунах распахнул пред ней дверь, где лестница казалась возвышением, по ступеням которого надо подниматься в светлых башмаках с зеркальной подошвой и в одежде небесного цвета.

— Тебе чего? — осведомился швейцар, осмотрев на собственном рукаве золотистые позументы, как бы отличая их от буланого цвета шубы Блохи.

— Мне главного, что на самой пуповине власти сидит, — гордо сказала она, и швейцар почувствовал силу простого человека — раз требуется ему главный начальник, — смиренно указал перстом на окно, с надписью «справочное бюро».

Блоха исходила коридоры всех пяти этажей, охваченная любознательностью, озираясь по сторонам. Но к великому сожалению она не могла различить лица людей, двигающихся по коридорам, ибо шли они густо и с озабоченным видом. На вопросы Блохи почти не отвечали, не замедлив шага отрицательно кивали головой. Попавшегося в коридоре безбородого Егора Петровича Блоха не узнала, но Егор Петрович, узнавши Блоху, не подал вида, ибо о причинах прибытия в Москву Блохи он получил из дома письмо. Егор Петрович пал духом и, потеряв присутствие уравновешенного покоя, принял книгу «Роспись бандерольных отправлений» за очередной проект циркуляра, и на обложке книги наложил резолюцию: «С формой изложения согласен по существу, но пунктуально вношу пометки на полях».

Потеряв нить логического мышления, Егор Петрович полагал, что пометки им будут сделаны на ржаном поле, по нечаянности вписал в бланк «требование на канцелярские принадлежности» — «отпустить два крюка и одну жнейку». Дальше его пытливый разум отказался работать окончательно, и он представлял в лице «жнейки» — Блоху, а не жнейку фирмы «Мак Кормик».

Блоха же, посетив с десяток лиц высшего служебного качества, отдыхала в кабинете Родиона Степановича, присевши на краешек обычного канцелярского стула. Родион Степанович оказался весьма внимателен, ибо считал себя человеком, умевшим найти общий язык и умеренный тон в разговоре с представителями народной гущи.

— Так! — процедил он многозначительно. — Вы, значит, прибыли с черноземных