— И что нам с тобой, Данил, делать теперь? — спросил он. — У тебя твое, как ты говоришь, дело. У меня — приказ. Разборки в Штабе меня, честно говоря, мало волнуют. Хотя если про Доцента правду говорят, а не брешут, будто он как-то с крысами в заговор вступил… А, пошло оно все! — Усатый Артур зло взмахнул рукой с зажатой в ней сигаретой. — Сколько тысяч лет на Земле живем, а никак не научимся между собой договариваться.

— Извини, дружище, — развел руками Кравченко. — Фигня выходит, я понимаю. И мне жаль, что мы вашего парня подстрелили.

— Если честно, — сказал Артур, — мне казалось, что вы не хотите насмерть бить. Что? Угадал? Да брось, по глазам вижу, что угадал. Но и проверять мне как-то не хотелось…

— Эй, старший! — крикнул вдруг один из людей Артура. — Гляди!

Усатый резко и хищно повернулся. Вдалеке, не особо скрываясь, шла группа людей, большинство из которых было одето в черные кожаные куртки.

— Ах ты ж, твою налево… — пробормотал Артур. — Вот оно как…

Данил Сергеевич присмотрелся. Сомнений не было — впереди чернокурточной группы шел Доцент. С перевязанной головой, явно чуть прихрамывая.

— Что-то у вас не заладилось, — предположил мирно Кравченко.

— Похоже на то, — согласился Артур. — Да пошло оно все… Парни, кончаем этот балаган. Еще друг в друга мы не палили. Вылезайте и топайте к нам: война отменяется.

Он быстро глянул в глаза Кравченко.

— Если что, прикроешь наши задницы, мужик?

— Без проблем, дружище.

— Вот и ладушки.

Кравченко повернулся и махнул Иришке и Сережке. Те вышли из-за укрытия, подошли к Данилу Сергеевичу, встали у него за спиной, с подозрением глядя на то, как люди Артура выстраиваются чуть в стороне, вокруг своего старшего.

— Ну, что тут у нас, — поинтересовался Доцент. — Стреляли?

— Немного, — ответил Кравченко, незаметно делая Артуру знак молчать. — Не поняли друг друга. Но уже разобрались. Ты-то сам как?

— Мы тоже, — холодно усмехнулся штабист, — сначала немного не поняли друг друга, потом стреляли, но, к счастью, разобрались. Тебя как зовут? — спросил он усатого.

— Артур.

— Времени на разговоры, Артур, нет. Ты с нами или…

— Я бы в сторонке постоял… — задумчиво сказал Артур.

— Этот вариант не рассматривается.

— Значит, с нами. Идем.

Дальше все происходило очень-очень быстро.

Доцент махнул рукой, предлагая всем следовать за ним — и своему чернокурточному эскорту, и Кравченко с братом и сестрой Тайлаковыми, и Артуру с его группой. Кравченко шагнул в сторону, позволяя Доценту пройти. Артур тоже посторонился.

В это время один из Артуровых ребят выхватил из кармана руку с пистолетом и выстрелил в Доцента. Почти в упор.

Доцент не был бы Доцентом, если бы не успел среагировать. Чиновник средней руки остался в докатастрофном прошлом, а здесь и сейчас был боец. Но он был всего лишь человеком, и растянуть время, заставить его замедлить ход было не в его власти.

Кравченко успел быстрее. Он вклинился своим телом между пистолетным стволом и Доцентом и принял пулю в себя.

Артур, не колеблясь, саданул стрелявшего кулаком в висок.

Черные куртки рванулись вперед, оттесняя всех от Доцента и Кравченко, кто-то принялся крутить руки стрелку.

Кравченко тяжело осел на землю и хватал ртом воздух.

— Ты как? — склонился к нему Доцент. — Ч-ч-черт…

Его пальцы рвали пуговицы кравченковского полушубка.

— Да помогите же мне…

Иришка присела рядом, отстранила Доцента:

— Давай лучше я.

— Как-то хреново вышло, — выдавил из себя Кравченко, стараясь улыбнуться.

— Молчи, — приказала ему Иришка.

— А вот не буду, — огрызнулся Данил Сергеевич.

— Молчи лучше, — посоветовал ему Доцент. — Помрешь сейчас — что мы без тебя делать будем?

— Помру? — Кравченко хрипло хохотнул и закашлялся. — Нет, Доцент, так просто вы от меня не отделаетесь.

— Так, — пальцы Иришки умело ощупали рану, — дайте что-нибудь для перевязки.

Ей сунули бинт.

— Помогите его перевязать, он тяжелый…

— Ну что? — спросил Доцент. — Насколько серьезно?

— Должен выжить. Если побыстрее доставить его в больницу.

— Тогда, — опять прохрипел Кравченко, — хорош на меня время тратить, Доцент. Оставь со мной пару человек и иди дальше.

Он.

Остановил.

Пулю.

В это невозможно было поверить, и расскажи кто о таком Олегу — он бы первым высмеял рассказчика. Это нельзя было признавать правдой, этого не могло случиться, потому что случиться этого не могло, но одновременно то, что произошло, Музыкант ощущал как единственно возможную реальность.

— Ты… как это? — тупо спросил он.

— Не знаю, — отозвался Флейтист. — Могу вот.

— И раньше мог?

— Конечно, снайпер. А ты разве еще не понял?

Ну, разумеется, с холодной отчетливостью дошло до Олега. Сколько раз он стрелял в говорящую крысу? Дважды. Первый раз — тогда, когда только встретил Флейтиста, еще не зная, что того зовут именно так, что он вообще умеет говорить. Второй — во время штурма гостиницы. В тот день снайпер отчаянно слал Флейтисту предупреждения, до последнего не желая стрелять в него, и в конце концов нажал на курок, — но только ранил врага.

Словно бы предугадав следующий вопрос Олега, Флейтист торопливо сказал:

— Не всегда срабатывает. Ты ведь, наверное, тоже порой промахиваешься?

Музыкант поднялся.

Две крысы сменили его, удерживая Дениса, но тот даже не пытался вырваться, смотрел ошарашенными глазами, переводя взгляд то на говорящего крыса, то на глухого снайпера.

— Бывает, — согласился Музыкант.

Он все еще никак не мог до конца принять происшедшее.

Пулю нельзя остановить в полете.

Это невозможно.

Конечно, невозможно, согласилось с Олегом его потаенное шестое чувство. А еще крысы не разговаривают. Не вырастают до размеров человека. Не берут в лапы автомата. Что, снайпер, ты думал, что в этом свихнувшемся мире тебя уже и удивить нечем? Фигу тебе, дорогой. У мира для тебя припасено еще чудо-другое, и никто не может гарантировать, что эти фокусы тебе понравятся. Человек до последнего думал, что способен изменить мир, и вдруг выяснилось, что мир изменяется сам и старается переделать людей, — а им остается лишь подстраиваться и делать все возможное, чтобы в новой реальности оставаться самими собой.