Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он пытался отогнать неприятную тревогу.
Рейли встал у двери, когда вошел священник:
— Свет выключается в десять часов, сэр.
Отец Майкл кивнул:
— Конечно, мистер Рейли. Можете не беспокоиться, я уйду раньше.
Рейли отступил назад, но Лайл продолжал ощущать, что он напряженно следит за тем, как священник покатил кресло обратно к коридору, ведущему в комнаты.
— Давайте пойдем в комнату отдыха, отец Майкл, — предложил он.
Было слишком темно и холодно, чтобы гулять на улице, они не могли также воспользоваться и комнатой Лайла — из-за камер слежения, записывавших все из-под потолка.
Священник откинул капюшон на плечи и покатил Лайла по коридору. Слабый запах женского лосьона для рук доносился из некоторых открытых дверей. По телевизору показывали какой-то фильм.
В комнате отдыха было темно, но Лайл знал, где находится выключатель.
— Что вы думаете о прощении, святой отец?
Он указал шишковатым пальцем на окна. Толкая кресло со старым Лайлом мимо столов для пинг-понга к окну, монах ответил:
— Церковь предлагает великое таинство исповеди для того, чтобы грешники могли снять груз со своих сердец и обрести прощение грехов. Вы хотели бы сейчас исповедаться?
Лайл покачал головой:
— Сейчас я говорю не о том, чтобы Бог простил меня. Я говорю о прощении одного человека другим.
Они остановились рядом с окнами, и священник расположил кресло так, чтобы Лайл Редмонд был перед ним. Он рассматривал его широкое лицо, потускневшие от старости глаза, копну блестящих белых волос. Казалось, что под кожей, похожей на папиросную бумагу, кипит энергия.
— Мы должны прощать, — сказал с чувством отец Майкл. — Ненависть — это грех. Если ты прощаешь, сын мой, ты можешь двигаться вперед по жизни, не будучи отягощенным ошибками других людей. Кроме того, прощение лишает месть, которая также является грехом, острой привлекательности.
Лайл задумался:
— Но как прощение согласуется с представлением об исправлении? Если какой-то чертов засранец крадет все мое земное имущество, имею я право исправить ситуацию, как по-вашему?
— Есть законы человеческие, а есть законы Божьи. Бог не хочет, чтобы мы мстили и ненавидели во имя Его. Ни один человек не имеет права на строгое наказание и воздаяние. Вместо этого должны возобладать законы общества, а после этого... после того, как грешник покинет эту жизнь... Бог будет судить его.
Старый Лайл оглядел пустую комнату. Где-то в холле послышались шаги, но, казалось, они направлялись не к ним. Телевизор за дверью заорал громче.
— Но если я захочу искупить свои грехи, если захочу совершить искупление, как вы сказали, то я должен действовать.
Священник задумался над ответом:
— Что вы имеете в виду?
— Я не собираюсь делать ничего незаконного. Я обещаю вам это. В любом случае я просто хочу прояснить кое-что, прежде чем, так сказать, препояшу чресла.
— А как насчет преступления законов Божьих?
— Здесь мы тоже чисты, — улыбнулся Лайл. — Полагаю, вы вполне можете рассматривать мое участие как акт веры.
Отец Майкл промолчал. «Сделай завещание для дома твоего, ибо ты умрешь». Это фраза из Книги Исайи, глава 38, стих 1. Он понимал, что именно этим сейчас занимался Лайл Редмонд — делал завещание для дома своего. Священник подумал о Боге. Если Господь видел кого-то, погрязшего во грехе, Он дожидался времени проявить Свою милость. Если отец Майкл хотел спасти непокорную душу Лайла Редмонда, ему следует проявить терпение.
И все-таки священник спросил:
— Скажите мне, какую задачу вы ставите перед собой, чтобы я смог вам помочь.
— Я хочу это сделать сам. — Лайл заставил себя выпрямиться в кресле. — Он идет. — Его голос стал тихим. — Сейчас почти самое время. Джон Рейли не спускает с меня глаз, сволочь этакая. Как только он удовлетворит свое любопытство, мы сможем начать действовать.
Оба повернулись к двери, когда в них появился Рейли, занудный и вежливый до тошноты.
— Ты чего-то хотел, Рейли? — прорычал Лайл. — Может, тебя нужно уложить в постельку?
Рейли осмотрел комнату отдыха, а затем остановил холодный взгляд на старике.
— Я могу чем-нибудь вам помочь, сэр?
— Ты можешь проваливать отсюда к дьяволу. И не возвращаться, — сказал Лайл грозным тоном. — Мы здесь разговариваем, куриные твои мозги. Я не хочу видеть твою поганую рожу до утра. Ко мне пришел мой священник, и я хочу, чтобы меня оставили в покое. В какую, черт возьми, неприятность я могу попасть со священником?
Рейли моргнул:
— Доброй ночи, сэр. — Он кивнул и монаху: — Отец Майкл.
Затем он повернулся на каблуках и неспешно вышел.
— Вы все еще чертыхаетесь, — отметил священник.
— Я знаю. Я пытаюсь отказаться от всех моих дурных привычек сразу. Кто бы мог подумать, что это окажется так тяжело? — Лайл вздохнул. — Рейли придет проверять меня только через час. Может быть, позже. Как насчет лишнего облачения?
Священник встал и развязал перекрученную веревку, служившую ему поясом. Он стянул свое францисканское облачение через голову и отдал его старому Лайлу. Под ним у него оказалось еще одно. Он поправил пояс на нем.
Лайл встал и вынул из кармана своего халата два ключа. Отец Майкл помог Лайлу одеться.
Тяжелая ткань легла на его плечи, как обещание. Свобода. Искупление. Спасение. А затем небеса. Его сердце затрепетало от надежды.
— У вас есть какие-нибудь вопросы по поводу нашего плана?
— Я принимаю его. И сделаю то, что от меня требуется. Могу я сделать что-нибудь для вас прежде, чем мы уйдем?
Он поправил пояс Лайла и натянул капюшон на его белую голову.
Лайл провел покрытыми старческой «гречкой» руками по складкам новой одежды, ощутил грубый материал и задал себе вопрос, каким будет его мир, если он свяжется с церковью. Он никогда не любил предаваться долгим размышлениям. Даже теперь, в старости, когда он уже сильно устал и когда вина мучила его душу, он находил размышления делом трудным. Действовать ему нравилось гораздо больше.
— У вас есть какие-нибудь деньги? — спросил он.
— Я дал обет бедности.
— Ладно.
Лайл выпрямился. Чтобы сберечь силы, он провел в кресле большую часть вечера. Он медленно пошел к двери и выключил свет.
Священник поднял капюшон, пошел следом, а затем мимо него. Он осмотрел холл:
— Я никого не вижу.
— Идите. Я сосчитаю до десяти.
Лайл ощутил прилив энергии. Или все-таки страха?