так, как это обстояло с Галичем [Черепнин 1960: 744]. А. А. Зимин видел лишь недостатки столицы удела Юрия Дмитриевича, выраженные, прежде всего, в ее географическом положении: «Звенигород находился вблизи от Москвы, был слабо укреплен и соседил с Литвой, враждебной Юрию Дмитриевичу и благосклонной к Василию II. Поэтому князь Юрий сосредоточием своих сил избрал Галич, имевший к тому же довольно солидные крепостные сооружения» [Зимин 1991: 33].

И все же бегство Юрия Дмитриевича из Звенигорода вряд ли можно объяснить только лишь его расположением. Последнее было объективно удобнее для ведения боевых действий против Москвы, чем положение того же Галича. Звенигород был хорошо укреплен и в течение десятилетий являлся постоянным местом пребывания этого князя.

Вероятно, Звенигород не подходил Юрию Дмитриевичу по иным причинам. Галичане постоянно выступают как боевая сила мятежной семьи, в Галич стекаются люди, готовые воевать за Юрия Дмитриевича против великого князя, но во время военных столкновений второй четверти XV в. в источниках нет упоминания о звенигородском полке, который вряд ли мог отсутствовать в городе, несущем оборонную функцию[287].

Весь предшествующий период развития города до 1425 г. характеризовал Звенигород исключительно в качестве одного из локальных центров Московской земли. На протяжении XIV в. формировалась устойчивая политическая традиция: местную власть в Звенигороде представлял ставленник Москвы, второй сын великого князя, звенигородские села и волости доставались княгине-вдове. А. А. Юшко, характеризуя боярское землевладение в Звенигородской земле XIV в., делала вывод о том, что «территория удела – один из регионов, наиболее рано вошедших в состав Московского княжества» [Юшко 2005: 19].

Разорвать связь Звенигорода и Москвы было не по силам ни Юрию Дмитриевичу, ни его сыновьям. Конечно, часть землевладельцев могла оказаться под политическим влиянием местного князя. Бояре Морозовы, представлявшие собой звенигородских вотчинников, оказались на службе у Юрия Дмитриевича [Синелобов 2003: 85]. Среди наиболее известных звенигородских вотчинников, выступивших на стороне Юрия Дмитриевича, можно назвать Семена Федоровича Морозова, владевшего селами Покровское и Никольское в Звенигороде [Веселовский 1969: 68]. Однако нельзя не принять во внимание комментарий А. А. Юшко: «Во владении Семена Федоровича они оказались где-то в первой трети XV в. в качестве компенсации со стороны князя Юрия Дмитриевича ему за службу» [Юшко 2002: 146–147]. Вряд ли Юрий Дмитриевич мог найти в Звенигородской земле широкое сочувствие своим амбициям, а для созыва людей из более отдаленных владений Звенигород действительно не годился из-за близости к Москве.

Возможно, что во время конфликта галицких князей с Василием II звенигородские земли могли иметь значение лишь экономического ресурса, служить воплощением их прав на наследование «вотчины».

С начала XV в. и на протяжении второй четверти этого столетия Звенигородские владения, находящиеся в руках местных князей, претерпевали определенные изменения в своем составе. Вероятно, в начале княжения Василия II часть звенигородских волостей была предана безземельному князю Константину Дмитриевичу, младшему сыну Дмитрия Донского, вернувшемуся после опалы из Новгорода[288]. Это было зафиксировано в договоре 11 марта 1428 г. За звенигородские волости Константин должен был вкладываться в общую дань от владений Юрию Дмитриевичу, как это делали княгини-вдовы, имевшие села в уделах своих сыновей: «А князю Константину Дмитриевичу давати тобе дань и ям с Шачебала и Ликурги, и с тех волостей Звенигородских, которые за ним, как давал при моем отце, при великом князе» [ДДГ: 64 (№ 24)]. А. Е. Пресняков, комментируя данный эпизод, считал: «Юрий уступил Константину часть Звенигородских волостей, но дань с них Константин вносит в казну Юрия; эти отношения сходны с обычными отношениями между великим и удельным князем и могли создать некоторую связь владельческих интересов между братьями-князьями» [Пресняков 1998: 457].

Какие именно звенигородские волости отошли во владение Константина, можно реконструировать по духовной грамоте Юрия Дмитриевича 1432 г.: «А с Сурожика, и с Лучинского, и с Шепковы, дети мои то розведут по тому окладу, как аз имал оу своего брата, оу князя Константина» [ДДГ: 74 (№ 9)].

А. А. Юшко писала о местонахождении волости Сурожик: «Территория древней волости Сурожик распространялась от р. Молодильни и частично Тростянского озера на западе до низовьев Малогощи и р. Истры на востоке, течения р. Малогощи на севере и верховьев р. Разводни на юге» [Юшко 2002: 146–147]. Волость была ближе всего к Дмитрову и ограничивала северный рубеж звенигородских владений Юрия Дмитриевича. Есть свидетельство конца 20-х годов XV в. о том, что ее территории непосредственно примыкали к землям княгини Ефросиньи, вдовы Петра Дмитриевича[289]. Таким образом, уступка волости Сурожик с селами Лучинским на р. Малогоще и Шепковым, расположенным севернее Скирманово, не только позволила великому князю наделить землей младшего брата Константина, но и помогла провести четкую границу между Дмитровской и Звенигородской землями.

Звенигород наряду с другими городами Центральной Руси, видимо, сильно пострадал от эпидемий и недорода 20-х годов XV в. В договорной грамоте 1428 г. великий князь освободил Звенигород от выплаты ордынской дани на четыре года[290]. О том же разорении свидетельствует и вкладная грамота Авраамия Микулина в московский Чудов монастырь на села волости Сурожик [РД: 11–12]. А. В. Антонов и К. В. Баранов так комментировали этот документ: «Очевидно, старец Авраам потерял всех ближайших родных и остался один в своем роде, что могло произойти во время одного из моровых поветрий 1410–1420-х годов» [Антонов, Баранов 1997: 9].

Несколько противоречиво выглядит духовная грамота Юрия Дмитриевича 1432 г.[291] [ДДГ: 73–74 (№ 29)]. В ней как будто показан экономический рост в Звенигородском уделе. По сравнению со второй духовной грамотой Дмитрия Донского увеличился ордынский выход со Звенигорода, с города стало браться 511 руб. вместо 272 руб. [ДДГ: 74 (№ 29), 35 (№ 12)] А. М. Сахаров приводил этот факт в качестве доказательства процветания Звенигорода [Сахаров 1959: 88]. С. М. Каштанов, рассматривая этот пример, отмечал, что к 1433 г. «раскладка ордынской дани существенно изменилась» [Каштанов 1988: 10]. Однако П. Н. Павлов так не считал: «Номинальные размеры дани не менялись» [Павлов 1958: 104]. Этому исследователю принадлежала иная интерпретация: «Состав Звенигородского удела почти не изменился, в духовной Юрия Дмитриевича называются только некоторые новые села» [Павлов 1958: 104]. В ней появляются лишь два новых населенных пункта – села Михайловское и Никифоровское, расположенные друг против друга на р. Москве [Аверьянов 1993 г: 30]. Павлов предполагал, что Юрий Дмитриевич платил два выхода – со Звенигорода и с Галича, а по завещанию 1432 г. к выходу со Звенигорода и волостей могла быть прибавлена сумма с Дмитрова (111 руб.), уже обозначенная в духовной Дмитрия Донского, и «остальное приходилось на Вятку» [Павлов 1958: 104]. Однако имеет ли предположение, что дань с Дмитрова и Вятки была прибавлена именно к звенигородской части, достаточно аргументов?

По завещанию Юрия Дмитриевича город Звенигород должен был отойти старшему сыну и первому наследнику князя – Василию Юрьевичу [ДДГ: