Василия Дмитриевича между ним и младшим братом[281] [ДДГ: 39–40 (№ 14)]. А. Е. Пресняков не знал о его существовании и на основании отсутствия упоминания Юрия Дмитриевича в завещании великого князя Василия I делал вывод об их противостоянии [Пресняков 1998: 261]. В последнее время В. А. Кучкин обратился к исследованию текста договорной грамоты и пришел к заключению о «военно-политическом единстве двух старших Дмитриевичей» [Кучкин 2006: 177]. Исследователь делал вывод: «Великий князь получил военного союзника, обязанного ходить в походы по его посылкам, удельный князь выговорил себе права на компенсации за оказание военной помощи старшему брату. Но великий князь добился от удельного признания своих великокняжеских примыслов, что снимало требования их разделов и существенно увеличивало экономический и военный потенциал великокняжеской власти. Приемлемые для обеих сторон условия заключенного договора обеспечивали долговременность, и за время правления Василия I резких столкновений между ним и братом Юрием удалось избежать» [Кучкин 2006: 177].

Но есть вероятность того, что между Василием I и Юрием Дмитриевичем кроме известного договора существовали также и не дошедшие до нас докончальные грамоты. Исходя из этого, сформировались две противоположные точки зрения. По мнению С. А. Фетищева, наличие договоров показывало, что отношения между братьями «не имели резко выраженного враждебного характера» [Фетищев 2003: 56–57]. Он писал о том, что отсутствие князя Юрия в качестве послуха (свидетеля, достойного доверия) духовной «может свидетельствовать о его недоверии к младшему брату именно в вопросе престолонаследия» [Фетищев 2003: 57]. А. П. Синелобов считал заключение соглашений «результатом очень напряженных отношений в 10–30-х годах XV в. при Московском великокняжеском дворе» [Синелобов 2003: 91].

На базе анализа нумизматического материала о противостоянии двух братьев писал Г. А. Федоров-Давыдов. С 1400 г. Юрий Дмитриевич начал чеканку монет в Звенигороде [Федоров-Давыдов 1981: 179]. Выпуск собственной монеты исследователь связывал, прежде всего, с выражением политических прав местных князей, а не с экономическим значением, прекращение эмиссии – с их подавлением. Он считал, что полномочия на выпуск монет звенигородского князя «все время зажимаются». И только в последний период правления Василия I, «когда тот, видимо, вообще ослабил централизаторскую политику в области монетного дела», право монетной эмиссии в удельных центрах было восстановлено: c 1400 г. продолжился серпуховской чекан, с 1410-х годов массово стали появляться монеты Юрия Дмитриевича [Федоров-Давыдов 1981: 84]. Однако нет прямых доказательств того, что приостановка выпуска монет была связана именно с политическим давлением великого князя.

Строительная деятельность Юрия Дмитриевича стала в советской историографии одним из важнейших аргументов в пользу тезиса о неизбежности «феодальной войны», доказательством ее предварительной подготовки звенигородским князем.

Б. А. Рыбаков отмечал, что строительство храмов и оборонительных укреплений могло быть проявлением соперничества местного князя и московского правителя [Рыбаков 1949: 130]. Он писал: «Начиная свою мятежную деятельность, князь Юрий располагал отлично укрепленным гнездом» [Рыбаков 1949: 131]. На политическую подоплеку архитектурно-строительной деятельности Юрия Звенигородского указывали авторы одного из первых искусствоведческих очерков о Подмосковье Н. Н. Воронин и М. А. Ильин[282]. Предпосылкой к этому им, по-видимому, послужил вывод о том, что «Звенигород прогремел на всю Русь в шуме последней большой междоусобной войны» [Рыбаков 1949: 131]. Подобный взгляд был четко оформлен в работе А. М. Сахарова: «Юрий Дмитриевич и его преемники укрепляли город, способствовали его росту для того, чтобы превратить его в базу развертывания сил в борьбе против централизующей власти Москвы. Эту роль и выполнял Звенигород в годы феодальной войны XV в.» [Сахаров 1959: 88].

По пути выявления взаимосвязи архитектуры и политики пошел известный искусствовед М. А. Ильин. Изменения в отношениях между братьями Юрием Дмитриевичем и Василием Дмитриевичем он относил к 1417 г., когда после смерти княжича Ивана единственным наследником оставался двухлетний Василий, а для звенигородского князя «стала отчетливо обрисовываться неотвратимость борьбы» [Ильин 1976: 118]. По Ильину, только после 1417 г. началась строительная деятельность Юрия Звенигородского и были созданы Успенский собор на Городке, Троицкий храм Троице-Сергиевой обители и Рождественский собор Саввино-Сторожевского монастыря. Он писал: «Все три памятника являются не столько благочестивым деянием Юрия с целью задобрить церковь, сколько его умелой деятельностью политического характера на пути к захвату власти – московского великокняжеского престола» [Ильин 1976: 122].

Однако такая датировка этих памятников не стала общепризнанной. Ряд исследователей относили их появление к более раннему времени и не видели в их строительстве какого-либо вызова великому князю московскому[283]. Б. А. Огнев, специально проанализировавший архитектуру Успенского собора Звенигорода, находил в ней «достижения московской школы зодчества за истекший XIV в.» [Огнев 1955: 57]. Он отмечал, что условием создания собора должны были быть дружественные отношения между братьями, Василием I и Юрием Дмитриевичем, так как на его строительстве должны были быть заняты московские мастера[284].

Вызывает серьезные сомнения и привязка строительства укреплений города к появлению сепаратистских настроений у местного князя. Б. А. Огнев полагал, что оборонное строительство на западе от Москвы было связано с угрозой нападения Литвы [Огнев 1955: 261]. В. В. Косточкин поставил Звенигород в ряд городов Московской земли, оборонительные сооружения которых подновлялись и укреплялись после набега Тохтамыша[285] [Косточкин 1962: 32]. С этим был согласен и К. А. Аверьянов: «Первой заботой князя, несомненно, должно было стать укрепление своего стольного города. В памяти горожан еще живы были воспоминания об опустошении Звенигорода в 1382 г. татарами Тохтамыша» [Аверьянов 1993в: 18]. Звенигородский пригород Руза, лежащий на юго-западном пограничье Московской земли, также пострадал от набега Тохтамыша и был восстановлен [ПСРЛ, т. XI: 76]. В ходе археологического исследования древнейшая часть вала Рузского кремля была отнесена к концу XIV – началу XV в. [Голубева 1953: 162]. П. А. Раппопорт признавал близость планировки укреплений Рузы и Звенигорода [Раппопорт 1961: 48–49]. Возможно, что крепости этих городов строились и подновлялись в ходе одних и тех же работ по укреплению рубежей Москвы. Таким образом, объективное рассмотрение истории Звенигорода в период с конца XIV в. до второй четверти XV в. не дает повода видеть в строительной деятельности Юрия Дмитриевича подготовку к выступлению против великого князя.

Еще начальный период столкновения Юрия Дмитриевича Звенигородского и Василия II показал беспочвенность предположений о том, что Звенигород укреплялся с целью подготовки к борьбе против Москвы. Уже в 1425 г. после смерти Василия I и отправки в Звенигород боярина митрополита Фотия Акинфа Ослебятева Юрий Дмитриевич скрылся в Галиче[286]. А. А. Юшко делала справедливый вывод о том, что «в 1425 г. заканчивается звенигородский период жизни Юрия Дмитриевича» [Юшко 2005: 8]. И в 1433 г., потеряв великое княжение, Юрий Дмитриевич лишь бежал через Звенигород в Галич, не оставаясь в городе. Уже ни Василий Косой, ни Дмитрий Шемяка не использовали Звенигород в качестве своей резиденции.

Л. В. Черепнин почти не уделял внимания этому городу, видимо, не считая Звенигород наделенным теми признаками, которые позволяли бы ему тяготеть к отделению –