– Пожалуй, так лучше, – признал он. – Только нужно переучивать текст.

– У меня прекрасная память, а Люсе почти не придётся говорить. В ведущих у вас Леонов и Анофриев? Чтобы артисты кино не запомнили текст в несколько слов? Здесь всё настолько просто, что можно даже импровизировать.

– Давайте попробуем, – решил он. – Вы пока осмотритесь, а я поищу ведущих и ознакомлю их с новым текстом. Вон в той стороне рояль, там же и вся аппаратура.

– Что ты сочинил? – спросила Люся, когда мы вышли на лесную поляну, где стоял белый рояль.

– Режиссёр написал… ерунду. У него вообще очень слабый сюжет, можно было сделать намного интересней. Но в чужой монастырь… Я написал, что мы с тобой сами пришли сюда, возмущённые несправедливостью.

– И в чём эта несправедливость?

– В Советском Союзе четверть населения – это дети и подростки, и многие из них смотрят телевизор. И кого они видят? Одних взрослых. А это дискриминация. Кажется, идут ведущие. Помнишь «Полосатый рейс»?

– Это тот самый Леонов?

– Ага! Нос картошкой, добрые глаза и залысины. Последнего ты не увидишь, потому что в фильме он был в зимней шапке. Анофриев тоже снимался, но ты вряд ли его запомнила. Я больше помню его как певца и композитора.

– Это и есть детские дарования, из-за которых я получил втык от своего режиссёра? – услышал я до жути знакомый голос Леонова.

– Дарования, но уже не детские, – сказал я, поворачиваясь к пришедшим. – Здравствуйте, Евгений Павлович! А вам не нагорело, Олег Андреевич?

– На меня меньший спрос, – ответил Анофриев. – Приятно, когда тебя помнят.

– Откуда такой пессимизм? – спросил я. – Так может сказать актёр, встретив на склоне лет поклонника своего таланта. Замените «помнят» на «знают», и будет нормально.

– Съел? – сказал Леонов Олегу. – А ведь я вас знаю. Прекрасно поёте, особенно ты, девочка. У твоего друга просто хороший голос, а у тебя он замечательный.

– Сумеете изобразить волка? – спросил я Олега. – Или показать?

– Ну покажи, – сказал он.

Вот что у меня отлично получалось, так это имитация волчьего воя.

– Да ну тебя! – сказал вздрогнувший Леонов. – Таким воем только пугать телезрителей. Олег, изобрази что-нибудь попроще. Так сойдёт. Давайте репетировать, мне ещё нужно возвращаться в театр.

Они взяли духовые инструменты и вышли за пределы поляны. То же сделали и мы. Первым был наш выход.

– Смотри, рояль! – воскликнула Люся, подбежала к белому чуду, села и откинула крышку. – Настоящий!

– И гитару бросили, – сказал я, беря прислонённую к роялю гитару. – Осталось только найти тех, кто снимает фильм.

– Смотри, дети! – сказал Леонов Анофриеву. – Что вы, ребята, делаете в такое время в лесу?

– Мы не дети! – гордо говорит Люся.

– А если появятся волки?

Анофриев отбегает за деревья и воем изображает волка. Люся пугается и хватает меня за руки, едва не выбив гитару.

– А вы нас не пугайте! – говорю я. – Ради справедливости мы готовы провести ночь в лесу и с волками!

– Не понял? – удивился Леонов. – О какой справедливости речь?

– Вы снимаете фильм? – спросил я.

– Ну снимаем, а что?

– А то, что четверть зрителей – это дети и подростки, а в вашем фильме нет ни тех, ни других! Это дискриминация по возрасту, а в Советском Союзе не должно быть никакой дискриминации!

– И чего же вы хотите?

– Спеть, конечно! – говорит Люся мои слова. – А если нет операторов, споём вам, зря, что ли, забрались сюда на ночь глядя?

– Здорово спели, – сказал Леонов после нашего исполнения. – И песня хорошая. Будет жаль, если вырежут.

– Прекрасно получилось! – сказал довольный Сааков. – Так и будем снимать. Только одно замечание вам, Люся. Не нужно так прижиматься к вашему другу. Из-за одного этого могут убрать номер. Всё, я пошёл за съёмочной группой.

Когда нас после съёмок привезли домой, я пообедал и сел работать. Уже несколько дней, отставив написание книги, делал записи в две ученические тетради. Обе хотел отдать Брежневу. Одна из них касалась его лично. В ней были два раздела: медицинский и кадровый. В первом я расписал всё, что знал о его болезнях и пристрастиях, которыми он себя гробил. На первом месте было снотворное, к которому его пристрастили. «Вам нужно отдыхать днём, Леонид Ильич! Не получается заснуть? Есть средства!» Чазова нужно от него гнать. Мало быть хорошим кардиологом, нужно уметь настоять на своём. Видеть, что твой пациент, у которого масса проблем с сердечно-сосудистой системой, постоянно принимает снотворное, да ещё запивает водкой по рекомендации некоторых идиотов, и не прекратить это безобразие… Его друзья и родные пытались бороться вплоть до того, что заказывали «пустышки» или подсовывали валерьянку, а толпа медиков во главе с Чазовым, вертевшаяся возле генсека, не сделала ничего. Он и мямлил часто из-за снотворных. Во второй части, как мог, охарактеризовал его окружение. Я мало знал о его помощниках, референтах и консультантах. В воспоминаниях кое-кого из членов ЦК мелькали фамилии Иноземцева, Бовина, Черняева, Шахназарова и Загладина, которые отличались подхалимажем и немало способствовали тому, что к концу жизни Леонид Ильич уверился в собственной непогрешимости и исключительности. Его помощника Голикова, который писал за Леонида Ильича книги, нужно было гнать поганой метлой. Я в подробностях расписал отстранение Подгорного для освобождения его поста для самого генсека, историю наград звёздами Героя, а так же опалу других людей из состава ЦК, дав этим случаям оценки, которые вычитал из разных источников. Захочет – сделает выводы. Многое я уже рассказывал, но не всё и не с такими подробностями. Во второй тетради написал всё, что помнил по кризису в Чехословакии. В моих прежних записях об этих событиях было только несколько строчек. Я и сейчас многого не знал, но всё же знаний хватило на половину тетради. В конце записал свои рекомендации. Нельзя было доводить до танков и тянуть с мерами до шестьдесят восьмого года. Нужно срочно убирать Новотного и заменять его не замаранным в репрессиях и прагматичным Гусаком. Без реформ у них было не обойтись, уж слишком сильно «закрутил гайки» Новотный. Убрать нужно и Дубчека. Его «программа действий» однозначно вела к ликвидации социализма. Надо было вычищать и других деятелей того же толка вроде Рихта, Шика и Ауэсперга. Гусак тоже был не самой лучшей кандидатурой, но я не знал других авторитетных политиков в Чехословакии. Этот хоть не переступит черту, если ему скажут, что за ней прогревают моторы наши танки.

Хорошо, что я успел закончить в понедельник, потому что во вторник меня забрала с тренировки Белова.

– Фиг я чему-нибудь научусь, если всё