Офелия не успела договорить. Торн обнял ее и прижал к себе с такой силой, что у нее прервалось дыхание. Широко раскрыв глаза, но ничего не видя в темноте, она слушала учащенные удары его сердца и не понимала: почему он не обвиняет ее, не трясет яростно за плечи?

– Когда я сказал, что вы притягиваете беды, я не предлагал это доказывать.

Офелия больше не могла сдерживать слезы. Руки Торна дрогнули, когда она уткнулась лицом ему в грудь и зарыдала так, как не рыдала никогда в жизни; вопль рождался в самой глубине ее существа и рвался вверх, как торнадо. Торн терпеливо ждал; наконец девушка перестала всхлипывать, икать и вздрагивать – она выплакала все слезы. Потом они долго молчали, сидя на полу в красном свете лампочек.

– Я только хотела вам помочь, – наконец хрипло выговорила Офелия. – Но сама же все испортила.

– Вы о чем-то жалеете? Я – нет.

Теперь, когда в голосе Торна не было холода, его акцент звучал совсем по-другому.

– Вы восстановили против себя наши семьи и только что убили человека, – тихо сказала Офелия. – И все из-за меня.

Она почувствовала, что пальцы Торна касаются ее волос, шеи, спины так несмело, словно впервые. Похоже, ему не часто случалось кого-то утешать.

– Я не имел права вовлекать вас в свои дела. Я знал, что это опасно, но был убежден, что владел ситуацией, и эта ошибка чуть не стоила вам жизни. – Торн сделал длинную паузу, и по тому, как он задержал дыхание, Офелия решила, что он хочет в чем-то признаться, но не решается. – Я несколько раз пытался сказать вам одну вещь. Я не очень-то в ладах с формальностями, поэтому давайте закончим с ними и больше не будем об этом говорить. – Он прочистил горло, словно избавлялся от застрявших в нем слов, и пробурчал: – Я прошу у вас прощения.

Офелия сидела в уютной темноте под защитой рук Торна. И ей вдруг стало ясно, где ее истинное место в жизни. Оно было не на Полюсе и не на Аниме. Оно было рядом с Торном.

Девушка спросила, сама удивившись тому, как изменился ее голос:

– Кто такой Бог?

Торн промолчал, но Офелия ощутила, как напряглись его мускулы.

– Все дело в памяти вашей матери, – ответила она за него. – Передав вам свои воспоминания, она сделала вас очевидцем прошлого, да? И это прошлое вы тайно расследуете? Вы узнали, что существует кто-то могущественнее Духов Семей? Об этом сказано в Книге монсеньора Фарука?

– О том, что вы услышали сегодня, – прервал ее Торн, – не говорите никому и сами постарайтесь скорее забыть. Мельхиор был всего лишь звеном в длинной, очень длинной цепочке. Я уверен, что такие звенья есть на каждом ковчеге, в каждой Семье.

Пораженная Офелия вдруг вспомнила о «странном иноземце», про которого однажды говорила Докладчица, – человеке, способном влиять на решения Настоятельниц. Значит, интуиция ее не обманула: у событий, происходивших на Полюсе и на Аниме, были общие причины.

– Вы обещали мне… – начала Офелия. – Обещали не скрывать ничего, что касается меня напрямую. Вы должны сказать правду.

– Я беру свои слова назад, – объявил Торн без малейших колебаний. – Это гораздо серьезнее, чем какая-нибудь дворцовая интрига, – прибавил он веско. – Очень сложный механизм, в котором малейший сбой может привести к тотальной катастрофе, – поверьте, я знаю, о чем говорю. Вы еще можете отступить.

Офелию не интересовала такая возможность. Однако ей пришлось прекратить расспросы, когда она услышала, как ее шарф, привязанный к ножке экрана, нетерпеливо бьется о пол.

Отстранившись от Торна (рука сразу напомнила о себе резкой болью), Офелия надела очки. Ее распухшие от слез глаза видели плохо, зато в голове наступила полная ясность.

– Нам нельзя здесь оставаться. В «Иллюзионе» три трупа, вместе с бароном – четыре. Я успела спасти Арчибальда, но он находится под воздействием песочных часов и не сможет дать показания. Нам нужно бежать.

– Нет, – ответил Торн.

– Нет? У нас есть другой выход?

Взгляд Офелии сквозь испачканные кровью очки встретился с решительным взглядом Торна.

– «Нас» больше не существует. Брак отменен. Вы возвращаетесь к семье и живете своей жизнью, в которую я никогда не должен был вмешиваться. Что до меня, то я отдамся в руки правосудия и отвечу за свои действия. Собственно, я так и собирался поступить, когда получил телеграмму от вашего помощника. Что касается барона, – добавил Торн, глядя на провал, зиявший в ограждении, – я сделал то, что и должен был сделать. Мне уже случалось убивать людей в рамках необходимой самообороны, и это никогда не мешало мне брать на себя ответственность.

– Здесь совсем другое дело, и вы это прекрасно понимаете! – возразила Офелия. – Речь идет о Мираже, а для всех этих людей вы всего лишь… всего лишь…

У Торна скривились губы в гримасе, которую трудно было истолковать.

– Бастард, именно так. Я не строю никаких иллюзий и не рассчитываю на беспристрастный суд. Я всегда боролся со знатью, которая ставила себя выше законов, – отрезал он категорическим тоном, когда Офелия хотела возразить. – И сегодня я тоже не собираюсь скрываться от правосудия. – (Он взял ее за плечи и заглянул в глаза.) – Вы обещаете повиноваться моему решению?

После долгого упрямого молчания Офелия ответила:

– Обещаю.

Смута при Дворе достигла предела. Где бы ни собирались придворные – в висячих садах, в термах, в ложах семейного театра или в игровых залах Парадиза, – они не находили себе места от возбуждения. У газетных киосков постоянно толпились любопытные в ожидании новых обстоятельств в «Деле „Иллюзиона“». Торна объявляли то предателем, то убийцей, то лжецом. Миражи, потрясенные больше других, жаждали подробностей, но у них не было времени носить траур. Их мир менялся, и менялся стремительно.

Вдруг, в одночасье, в нем появились новые лица. Невидимки и прочие Отверженные – те, кого давно уже считали бесправными, – расхаживали с гордо поднятыми головами. Новые кланы, новые соперники оспаривали друг у друга благосклонность Фарука. Это была знать совсем иного склада – поколение за поколением терпевшая муки холода и голода. Новоиспеченные аристократы не обладали ни утонченностью Миражей, ни дипломатическими свойствами Паутины, предпочитая шпагу – кружевам, действие – разговорам и охоту – светским салонам. Едва появившись при Дворе, они тут же проявили деловую хватку и заявили права на семейное имущество, которое давно уже было перераспределено в пользу других аристократических кланов.

И словно для того, чтобы еще больше накалить атмосферу, в Небограде высадился «Караван Карнавала», приглашенный неизвестно кем. В богатых кварталах невозможно было сделать и шагу, чтобы не наткнуться на взбешенного вельможу, доведенного до истерики адвоката или дрессировщика химер.

Отсутствие Фарука бросалось в глаза. После завершения съезда Семейных Штатов он закрылся в своих апартаментах, приказав никого к себе не пускать.