– Ну что ж, на сегодня довольно, вам нет нужды дожидаться хозяина, Перлман.

– Слушаюсь, мэм.

Камердинер вежливо поклонился и вышел. Вместо того, чтобы вернуться себе, Анна прошла в спальню Броуди. Стараясь не заглядывать в зеркало на стенке платяного шкафа, она неторопливо обошла кругом всю комнату, легко проводя пальцами по столам шторам, комоду. На ночном столике лежала книга, которую он читал, – «Большие ожидания» Чарлза Диккенса – и номер «Беллз», его любимой спортивной газеты. Аккуратно сложенный шелковый халат был вывешен на спинке кровати.

Гребешок и щетка для волос на туалетном столике содержались в безупречной чистоте, пузырек с маслом макассар был накрепко завинчен: Броуди им больше не пользовался. Зато другой флакон был наполовину пуст. Анна взяла его в руки и открыла. Вырвавшийся из склянки запах вызвал у нее в памяти целый рой воспоминаний. Это был одеколон, которым он иногда пользовался, – очень скупо, но в последнее время несколько чаще. С тех пор, как она сказала, что ей нравится запах.

Не испытывая ни малейших угрызений совести, Анна открыла верхний ящик. Носовые платки, чистые воротнички, несколько драгоценных безделушек, оставшихся еще от Николаса. В самом дальнем углу лежала маленькая коробочка. Теперь Анне стало немного неловко, но она все-таки подтянула коробочку к себе и открыла ее.

И улыбнулась. Броуди говорил ей, что бросил курить, но, по-видимому, ему так и не удалось избавиться от вредной привычки окончательно. Анна вынула одну папироску, зажала ее между средним и указательным пальцами, повертела рукой в ту и в другую сторону, проверяя, эффектно ли это выглядит, потом поднесла к носу и понюхала. Странный запах. Не то чтобы приятный, но и не сказать, что неприятный. Она поднесла папироску к губам и вдохнула, пуская воображаемый дым вверх, как это делала Милли всего несколькими часами ранее. В самом деле, манерность.

«Ступай к нему. Верь себе». Она последовала совету Милли, но оказалось, что уже слишком поздно. И теперь ей до конца своих дней придется расплачиваться за свою ошибку.

Она спрятала папиросу в коробочку и закрыла ящик, потом, не находя себе места, подошла к кровати. Где же он? Не может быть, чтобы его до сих пор держали в полицейском участке! А если да, что они там с ним делают?

Последние два часа перед возвращением домой Анна провела в доме Доуэрти на Сент-Джордж-стрит, выражая соболезнования от имени своей семьи незамужней сестре Мартина. Известие о его смерти, слава богу, опередило Анну: по крайней мере она оказалась избавленной от необходимости первой сообщать Викторине Доуэрти о гибели брата. Викторина была легкомысленной и глуповатой женщиной, но при виде ее горя – неподдельного и тяжкого – Анна почувствовала себя беспомощной. Она только теперь с болью и смятением поняла, как мало в действительности знала Мартина. Он работал в компании Журдена с тех пор, как Анна себя помнила, а ведь его никак нельзя было назвать стариком: скорее он был человеком средних лет.

Вместе с друзьями и соседями, пришедшими утешить его обездоленную сестру, она попыталась ради Викторины припомнить что-нибудь доброе или забавное, связанное с ним, но у нее ничего не вышло. Броуди шепнул ей как-то раз, что Мартин Доуэрти напоминает ему фортепьяно; она согласилась, что сходство есть, и посмеялась шутке, но упоминать об этом сегодня было бы бестактно.

Анна вообще нечасто думала о Мартине Доуэрти, он казался ей суховатым, даже несколько угрюмым и мрачным человеком, который добросовестно выполнял свою работу, но был замкнут и нелюдим. Однако Викторине будет без него одиноко: кроме него, у нее никого не было на всем белом свете. И хотя нужда ей не грозила – Анна заверила ее в этом, – финансовое благополучие, разумеется, не могло восполнить ее утраты.

Кто мог его убить? У кого хватило причин, хватило злости, чтобы столь жестоко расправиться с таким безобидным, беззлобным и, по всей видимости, лишенным страстей человеком?

Только не у Броуди. Анна протянула руку и дотронулась до его халата. Не в силах больше сдерживаться, она схватила мягкую ткань, прижала ее к груди, вдыхая запах его тела. «О, мой дорогой… Моя любовь, я тебя потеряла…»

Не сдерживая рыданий, она легла поперек кровати, свернувшись калачиком. Всего неделю назад они лежали здесь вместе. Анна помнила ту ночь, когда впервые пришла к нему сюда, в эту комнату, и попросила, чтобы он любил ее. Больше он никогда не будет ее любить. Воспоминания – вот все, что у нее осталось. Больше ничего нет и уже никогда не будет.

Она закрыла глаза и уснула. Ей приснился он.

Бледный утренний свет скупо пробился сквозь шторы. Анна приподнялась на локтях прищурилась, глядя в окно. Она по-прежнему была одна, лежала одетая на расстеленной кровати. Может, он приходил, увидел ее, повернулся и ушел? Это была горькая мысль, однако какой-то таинственный инстинкт подсказывал ей, что этого не было. Но тогда где же он?

Свой утренний туалет Анна совершила в бездумной спешке. Джудит показалась ей еще более молчаливой и мрачной, чем обычно. «Надо было позволить Джону рассчитать тебя», – мстительно подумала Анна, пока горничная застегивала на ней белую кружевную шемизетку и помогала надеть темно-бордовое шелковое платье. Час был слишком ранний для завтрака, к тому же ей все равно не хотелось есть.

Надо бы заглянуть к отцу. Вспомнит ли он Доуэрти? Будет ли горевать о нем? А потом она тихонько уйдет из дома на работу. Если Броуди там не окажется… Разум отказывался следовать по этому пути. С болью отчаяния Анна поняла, что не может заглянуть в будущее дальше чем на ближайший час.

Оказалось, что Стивен уже в холле. Неужели он дожидался ее?

– Он арестован.

Анна ухватилась за перила, пристально вглядываясь в него и всей силой воли приказывая себе не закричать, не удариться в слезы.

– О чем ты говоришь?

Стивен выглядел так, будто вовсе не ложился спать: на нем была та же одежда, что и вчера.

– Ник в тюрьме. Говорят, что это он убил Доуэрти.

– Это ложь, – возразила Анна.

Она уже была готова бессильно опуститься на предпоследнюю ступеньку лестницы, когда увидела свою тетушку, выходящую из гостиной.

Тетя Шарлотта была в коричневом атласном капоте поверх ночной рубашки. Дряблые складки на ее лице все еще блестели от ночного крема, волосы были заплетены в длинную седую косу, переброшенную через плечо. Анна успела подумать, что с такой прической ее тетя кажется помолодевшей и миловидной, но тут она заговорила, и при первых же пронзительных звуках ее голоса все мысли в голове у Анны разлетелись в прах.

– Вот что бывает, когда вступаешь в неравный брак! Я предупреждала Томаса, но он не желал слушать. А теперь нам всем придется расхлебывать этот ужасный скандал.

Джон? Анна мечтала, жаждала произнести его имя вслух, но не могла.

– Николас?

– Он арестован!

Двигаясь автоматически, Анна спустилась по оставшимся ступенькам в холл.