Она опустила чашку на блюдце и поставила на столик. Гостиная на Лорд-стрит была скудно обставлена старой, разнокалиберной мебелью, но тем не менее казалась тесной. Здесь всегда было сыро и почти всегда полутемно. От полного убожества обстановку спасали только мелочи, отвечавшие тонкому, хотя несколько эксцентричному вкусу самой Милли: забавные картинки, вырезанные из журналов и приклеенные к обшарпанным стенам, индийский ковер с экзотическим орнаментом, в основном скрывающий обивку старого дивана, коллекция свечей всех цветов и размеров на каминной полке, самодельная этажерка для книг.

Постоянной прислуги не было, только одна молоденькая служанка приходила после полудня на час с небольшим, чтобы прибраться и принести Милли обед из соседнего ресторанчика. Но несмотря на все неудобства и разительную перемену, наступившую в условиях жизни подруги по сравнению с прежними временами, в этот день Анна подметила в Милли некую оживленность – и это было не просто нервное возбуждение, а настоящая радость жизни, которой она не видела уже долгое время.

– А как у тебя все складывалось с Джорджем в первое время? – робко спросила Анна, старательно расправляя складки платья на коленях. – Каково это было – чувствовать себя влюбленной?

– Ну это уж тебе лучше знать, – усмехнулась Милли. – Ты восемь лет была влюблена в Николаса.

Анна на секунду прервала свое занятие.

– А как ты… У тебя было…

Господи, что за нелепость – она не могла связать двух слов в разговоре со своей лучшей подругой!

– Ты когда-нибудь испытывала плотское наслаждение? – спросила она напрямую, слегка краснея, но радуясь, что вопрос наконец-то прозвучал.

Вместо ответа Милли встала и подошла к накрытому салфеткой трехногому столику у окна. Она открыла шкатулку и что-то вынула. У Анны рот открылся от изумления, когда она увидела, что это пахитоска <Дамская папироса.>.

– Хочешь попробовать?

Не переставая удивляться, Анна отрицательно покачала головой.

Милли чиркнула спичкой по кирпичной стенке камина, зажгла пахитоску, затянулась и выдохнула облачко дыма.

– Вообще-то это манерность. На самом деле мне вовсе не нравится курение.

Она повернулась спиной к камину, скрестив руки на груди и держа пахитоску поверх левого плеча.

– Когда я вышла замуж за Джорджа, мне было меньше лет, чем тебе сейчас, а главное, я была гораздо более невежественной.

– Разве такое возможно?

– Это невероятно, правда? – воскликнула Милли. – Просто не верится, насколько женщины невежественны во всем, что касается вопросов пола! Но я твердо убеждена, что именно такими мужчины и хотят нас видеть. Это дает им еще большую власть над нами. Извини, мы отклонились от темы.

Она взмахнула пахитоской в воздухе, словно давая понять, что больше не оседлает своего любимого конька, потом снова глубоко затянулась, но на этот раз не выдохнула сразу. Анна следила зачарованным взглядом, как дым короткими, как будто рублеными, порциями выходит у нее изо рта и из ноздрей при каждом слове.

– Когда мы впервые занимались любовью после свадьбы, мне это не понравилось.

Анна сочувственно кивнула, вспоминая свой собственный опыт. Потом она улыбнулась, предвкушая продолжение истории.

– А во второй раз? Что было потом?

Милли швырнула пахитоску в камин и отвернулась.

– Потом… Потом стало неизмеримо хуже. Стало просто невыносимо.

Улыбка Анны угасла.

– О, Милли…

Она встала, не зная, что делать дальше. Не по этой ли причине Милли оставила Джорджа? Анна подошла к подруге, взяла ее за руку, отбросила темный локон со щеки, чтобы заглянуть ей в лицо.

– Он делал тебе больно? Да, Милли?

Милли рассмеялась коротким горестным смешком:

– Да. Иногда. Нарочно. Я была так наивна, что даже не знала… поверишь ли, в течение многих лет я не подозревала, что с ним не все в порядке. Я думала, все мужчины такие.

Губы у нее задрожали, но глаза остались сухими. Она опять отвернулась.

– Возможно, они действительно все такие, откуда мне знать?

Анна подумала о Джоне. Даже в худшие свои минуты, когда он бывал груб и жесток, он все-таки заботился о том, чтобы доставить удовольствие ей, а не только себе самому.

– Нет, не все, – тихо, но решительно сказала она вслух.

– Я рада, что поделилась с тобой, – заявила Милли, стряхивая пепел с юбки и вновь возвращаясь в обычное бодрое состояние. – Я хотела рассказать раньше, много раз пыталась начать, но мне было стыдно. – Она горделиво вздернула подбородок. – Это совершенно нелепо: ведь я же не делала ничего дурного!

– Конечно, нет. И ты молодец, что оставила его. Он чудовище – надо было бросить его раньше.

– Надо было. Это единственное, о чем я жалею: я слишком долго терпела.

– А что говорит мистер Мактавиш? У тебя будут какие-нибудь затруднения с разводом? – спросила Анна после небольшой паузы, чтобы переменить тему.

У нее сложилось впечатление, что Милли еще не готова делиться с ней подробностями своего замужества. По крайней мере не сейчас.

Милли направилась к дивану, села, закинув одну руку на спинку, и заговорила небрежным тоном, но не глядя в глаза подруге:

– Об этом я тоже хотела с тобой поговорить.

Анна вопросительно посмотрела на нее:

– Мистер Мактавиш больше не является моим адвокатом.

– Нет? А мне казалось, он тебе нравится…

– Я… Он мне действительно нравится. И даже очень. Очень сильно нравится.

Анна заморгала. Через минуту она опустилась на диван рядом с подругой.

– Насколько сильно? – спросила она, понизив голос.

Лицо Милли как будто окаменело. Анна угадывала в нем отражение внутренней борьбы, столкновение тревоги и радостного волнения, надежды и отчаяния.

– Мистер Мактавиш и я… – Милли рассеянно провела ногтем по ковру, следуя за извивами прихотливого орнамента, – мы с ним стали друзьями.

– Друзьями?

– Да.

– Близкими друзьями?

– Да.

Она наконец заставила себя встретиться глазами с Анной.

– Мне кажется, я в него влюбилась. Он говорит, что тоже влюблен в меня. При… подобных обстоятельствах он больше не мог оставаться моим адвокатом.

– Нет, конечно, не мог, я это понимаю. – Анна вдруг радостно засмеялась и схватила Милли за руку. – Но это же замечательная новость! Я так рада за тебя! Его зовут Мэйсон, я не ошибаюсь? Каков он из себя? Расскажи мне все.

Милли осторожно высвободила пальцы из ее восторженного пожатия и снова встала, словно намереваясь держаться подальше от подруги.