Глаза обратились ко мне, давая право вызвавшему говорить первым.

– Боги на моей стороне, – сказал я, обнажая саблю и пытаясь придумать, как заставить Йитти понять меня. – Я подвел многих людей, и теперь… – Все внимательно наблюдали, и я не мог сказать ничего из того, что хотел. – Теперь я здесь для того, чтобы этого больше не случилось. Чтобы мы… чтобы все левантийцы… были в безопасности.

Это было встречено скорее озадаченным, чем одобрительным бормотанием. Прежде чем Йитти заговорил, на его лице промелькнуло недоумение.

– Боги на моей стороне, – сказал он, перекрикивая шум. – Ты слишком много раз ошибался, Рах. Слишком много душ потерял. Эска, Кишава, Орун, Джута, Амун, Гам, Фессель, Хаматет, Убайд, Рен, Азим, Дхамара, Хехет, Маат… У каждой ошибки есть имя – имя человека, которого ты подвел.

Он перечислил имена спокойно, но каждое было ударом, заставившим меня ответить, хотя я не должен был.

– Вот поэтому мне и нужно сейчас сражаться!

Круг зашептался и зашевелился. К нам присоединился Сетт, предоставив толпе кисианцев медленно просачиваться сквозь ворота обреченного города.

Йитти вышел из тени на единственное пятно вечернего солнечного света. Я присоединился к нему на этой освещенной арене, и он пожал плечами, побуждая меня напасть первым. Еще один шаг вперед. Еще раз облизать пересохшие губы. Еще один укол страха, что я могу умереть с небритой головой, как седельный мальчишка, а Йитти достаточно зол на меня, чтобы желать мне смерти.

Я капитан Торинов. Боги на моей стороне. Я капитан Торинов. Боги на моей…

С моих губ сорвался смех, и Йитти нахмурился.

– Будто богам есть дело до нас, – сказал я, и из глубин моей души вырвался гнев.

Я сделал выпад, не изящный, а полный ярости, который застал Йитти врасплох. Он успел только увернуться и поднять саблю, и звон клинков гулко отдавался по улицам умирающего города. Йитти пошатнулся, потеряв равновесие, но хотя я снова замахнулся, пользуясь преимуществом, он проскользнул под моим клинком и пнул меня по колену.

Я ударился о камни головой и плечом и полностью потерял понимание, где находится Йитти, из-за сотрясающей землю толпы беженцев. Лица зрителей кружились, когда я нетвердо поднялся на ноги, чувствуя себя голым без второго клинка, который должен был держать перед собой для защиты.

Солнечный свет ослепил меня и тут же исчез, когда я увернулся и ударил наступающего Йитти. Он вывернулся и взмахом сабли задел мою руку, но кровь пошла из бедра. Вот тебе и искусный шов императрицы Мико. Увидел Йитти кровь или нет, но он наседал на меня справа, заставляя защищаться и наступать с этой стороны, и каждый его методичный удар лишь усиливал мои невидимые страдания.

На спокойном лице Йитти не было насмешливого гнева Эски, когда он снова и снова наносил удары, но получал отпор. В любое другое время я посмеялся бы над его нежеланием нанести смертельный удар, но он продолжал наступать, отражать и идти вперед, и если я не покончу с этим, то разобьюсь об него, как волна о скалистый утес.

Я метнулся вперед, готовясь сделать ложный выпад, но свет снова обжег глаза, и я отшатнулся. Руку обожгло огнем, потекла кровь, и вокруг зазвучали полные ярости голоса. Ослепленный светом, я почти ничего не видел, поэтому оставался на месте, подняв саблю для защиты, и прислушивался, не раздадутся ли сквозь крики шаги.

– Хватай его!

– Это не по правилам!

– Забери эту саблю!

– Тихо! – Я безошибочно узнал голос капитана Лашак э’Намалаки. – Вы все будете стоять на месте. Поединок продолжается, и пока он не завершится, мы должны проявлять уважение. Бес, Исхак, держите его. Согласно нашему кодексу, мы разберемся с нечестной игрой, когда все закончится.

Нечестная игра. Свет. По мере того, как зрение прояснялось, я вглядывался в вечерние тени в поисках потасовки. Группа Намалака заставила кого-то встать на колени и удерживала, положив руки на плечи. Когда Клинок с рычанием поднял голову, на меня смотрел Сетт. Когда Намалака придавили его ноги к мостовой сапогами, он вздрогнул.

«Если не слушаешь меня, остается надеяться, что услышишь его клинок».

– Тихо все! – повторила капитан Лашак. – Поединок должен продолжиться.

Я с усилием перевел взгляд на Йитти, стоявшего с опущенным клинком всего в нескольких шагах. Он только вопросительно поднял брови, но я не пошевелился, и он задал вопрос вслух:

– Пролилась кровь, ты сдаешься?

– Бесчестная кровь, – сказал я, и весь страх за Гидеона, за будущее моего народа обратился внутри меня в сталь. – Я не сдаюсь.

Его взгляд метнулся к ране на моем бедре, но он отмел беспокойство кивком и поднял саблю. На клинке сверкнули отблески вечернего света. Не так ли ослепил меня Сетт?

Йитти бросился на меня, и, будто комок гнева внутри придавил меня к земле, я не пошевелился. Я сделал выпад, но он отразил его широким взмахом, оставившим нас обоих без защиты, но без второго клинка я не мог нанести удар. У Йитти тоже не было второй сабли, но был сапог, которым он ударил по ране на бедре, и от боли я отпрянул, перед глазами мелькали черные пятна, а мир закружился. Из шва императрицы вытекло еще больше крови.

– Сдавайся!

Я требовал того же от Эски, предупреждал его, что это последний шанс, но гордость и ярость заставили его продолжать, и сейчас я его понимал. Сдаться означало бросить все, и я не мог допустить этого снова.

– Сдавайся, Рах! – рычал Йитти. – Ты ранен.

Глубокими судорожными вдохами я не дал темноте утопить меня и хмуро посмотрел на Йитти.

– Не ты нанес эту рану, – сказал я, с ненавистью глядя на Сетта, который оскалился в ответ. – Я не сдаюсь.

Йитти раздраженно взревел и снова поднял саблю. Он в несколько шагов преодолел расстояние между нами и ударил первым, заставив меня попятиться. Но я сумел оцарапать ему руку, и с шипением он полоснул пониже, разрывая мое второе бедро. Я пошатнулся, а порванная одежда пропиталась горячей кровью.

– Сдавайся, – снова сказал Йитти, и нотка жалости в его голосе разожгла мою ярость.

– Я не брошу его умирать!

Он снова опустил свой клинок, и на этот раз я начал двигаться прежде, чем закончил говорить, притворился, что целюсь в лицо, и сделал низкий выпад. Но он даже не вздрогнул, просто поймал мой клинок на свой и, наступая, чтобы сократить расстояние, с силой врезал мне по локтю. Клинок скользнул по руке, и передо мной возник Йитти, острие его сабли ласково коснулось моего горла. Я сжимал и разжимал потные пальцы.

– Последний шанс, Рах, – прошептал он. – Пожалуйста, сдайся. Даю слово, я отведу Вторых Клинков домой.

Я посмотрел ему в глаза и не нашел там ни лжи, ни гнева, только печаль и твердое обещание человека, чья честь никогда не подвергалась сомнению. Человека, исполнявшего работу целителя, несмотря на отвращение к ней, человека, никогда не вносившего разногласия, человека, чью голову я не хотел бы отрезать ни за что на свете, по любой причине, и я должен был довериться ему.

– Я пришел к тебе за помощью, – горячо прошептал я, чтобы слышал только он. – Гидеон в опасности. Кисианцы нам вовсе не друзья, как и мы не были союзниками чилтейцам.

Йитти смотрел на меня, и выражение его лица не менялось. Клинок продолжал касаться моего горла, и в шаге от смерти я мог только надеяться, что не ошибся в нем.

– Если я сдамся, ты поможешь мне? – Мои губы слиплись, будто ими давно не пользовались. – Прошу тебя.

– Нет.

Гнев ожесточил его лицо, высмеивая мои сомнения.

– Нет?

– Сколько шансов может получить человек, а, Рах? Сколько ошибок совершить? Гидеону конец. Тебе конец. Мы все идем домой, и именно это ты должен был заставить меня сделать.

Слова ранили сильнее, чем любое оружие.

– Можешь не сомневаться, что я говорил серьезно и что убью тебя. Сдавайся, Рах. Сдавайся. Мертвый ты ему не поможешь.

Холод клинка обжигал шею, и на лице Йитти не было