При всем своем старании уездный воевода У добился совсем немногого. Его повар собрал кое-какой еды, но его ограбили на пути к кухне солдаты отступающей армии, которые реквизировали у него осла, перевозившего провизию. Когда повар попытался оказать сопротивление, его ударили мечом по правой руке. Ему все-таки удалось приготовить три казана серебристой фасоли и проса, однако два котелка съели голодные солдаты, самовольно покинувшие одного из вельмож. К оставшемуся казану У приставил сторожей, готовых стрелять в любого приблизившегося к нему человека.

Потом он привел в порядок одну комнату на брошенном постоялом дворе для отдыха вдовствующей императрицы, умудрившись достать подушки на кресла и портьеры на двери, даже картины на стены и украшения на столы.

Когда Цыси приехала и оглядела всю эту роскошь, а также простершегося перед ней на полу уездного воеводу, из глаз вдовствующей императрицы хлынули слезы. Сквозь громкие всхлипы она призналась У Юну, что не могла себе представить такого бедственного состояния дел. Поделившись ужасами путешествия, она обрадовалась сообщению о приготовленных блюдах из серебристой фасоли и проса и уже было собралась попросить их внести, как внезапно вспомнила об императоре и приказала Ляньину отвести уездного вельможу познакомиться с его величеством. Глазам У предстал жалкого вида мужчина, небритый и немытый, одетый в старую стеганую куртку, висевшую на нем как на колу. Император Гуансюй не произнес ни слова, и У удалился, чтобы принести кашу из проса. Оказалось, что он забыл о палочках для еды, поэтому Цыси приказала слугам принести стебли сорго. Когда У вышел из комнаты, он слышал, как их величества с аппетитом хлебали кашу. Через какое-то время вышел Ляньин и одобрительно показал поднятый вверх большой палец, и этот жест означал, насколько довольна воеводой вдовствующая императрица. Он также сказал, что Старый Будда соскучилась по куриным яйцам. У тут же обыскал весь город и в пустом выдвижном ящике брошенной продуктовой лавки отыскал пяток яиц. Лично запалив очаг и сварив эти яйца, воевода сложил их в простую миску и добавил несколько щепоток соли. Ляньин отнес их Цыси и по возвращении через несколько минут улыбнулся У: «Старому Будде они очень понравились. Она съела три яйца и два оставила Властелину десяти тысяч лет. Никто больше к ним даже не притронулся. В этом заключается добрая весть. Но теперь Старому Будде хочется затянуться своей курительной трубкой. Как вы считаете, вам удастся отыскать немного закруток?» У на подоконнике скрутил несколько шероховатых бумажек. В скором времени из комнаты на террасу вышла вдовствующая императрица, сама раскрыв гардины, закрывающие дверной проем (хотя такую работу всегда выполняли слуги). Опять же сама она прикурила трубку, пыхнула дымом, являя собой картину полного удовлетворения жизнью.

Оглядевшись вокруг, Цыси заметила У и обратилась к нему, чем обязала уездного воеводу опуститься на колени прямо в грязном дворе. Она спросила, может ли он раздобыть для нее кое-что из одежды. У ответил, что его жена умерла, а ее одежда осталась в Пекине, но у него хранятся вещи покойной матери и, «если вдовствующую императрицу не пугает ее грубая простота…», он готов их принести. На это предупреждение Цыси ответила: «Соглашусь на все, лишь бы не мерзнуть. Кстати, было бы прекрасно, если вам удастся к тому же подыскать что-нибудь из одежды для императора и великих княжон, которые к тому же не захватили с собой смену белья». У Юн отправился домой и открыл дорожный сундук своей покойной матери. Там он подобрал шерстяной жакет для вдовствующей императрицы, длинный жилет для императора и несколько халатов для великих княжон. У своей невестки он позаимствовал туалетный прибор с зеркалом, гребень и пудру для лица. Собрав все эти пожитки в большой узел, он передал его евнуху. Позже, когда августейшие особы вышли из своих покоев, все они были в одежде его родственников. В первый раз Цыси видели в наряде китаянки национальности хань.

Императорская свита провела в городке уездного воеводы У Юна двое суток. От него Цыси узнала, что «боксеры» не только угробили его уезд, но и к тому же чуть было не убили и его самого во время пребывания в данном городе. Однажды они схватили его и сообщили о своем намерении удостовериться в том, что он не относится к «кандидатам в волосатики». Приговор, по счастью в его пользу, основывался на том, полетит ли пепел от сожженной ихэтуанями бумаги вверх или вниз. Еще в одном случае кто-то перехватил его письмо, адресованное доброму приятелю, в котором он жаловался на ихэтуаней. И ему удалось избежать кары только вследствие решительного отрицания того факта, что оно составлено его почерком. В последнем случае, когда он пытался выбраться из города, чтобы встретить императорскую свиту, ихэтуани отказались открыть ворота и при этом хохотали: «Они драпают, поэтому не заслуживают пребывания на престоле!» Однако эта чернь в конечном счете испугалась приближения императорской гвардии и сбежала.

При всем своем неодобрении оказываемой Цыси поддержки ихэтуаням уездный воевода У Юн верноподданнически отыскал для вдовствующей императрицы паланкин и еще один для императора Гуансюя. Цыси взяла У Юна с собой и назначила его организатором предстоящего путешествия. Она сказала ему: «Вы достойно справились со своей работой, и я глубоко признательна вам за это. Я не забуду вашей преданности престолу и должна буду выразить свою благодарность. Император и я осознаем, насколько сложно будет вам заниматься организацией продвижения свиты… Мы не будем доставлять вам лишние трудности или проявлять излишнюю привередливость. Прошу вас не стесняться и оставить все дурные предчувствия». Эти слова Цыси вызвали у У Юна слезы на глазах, потом он снял головной убор и коснулся лбом пола. Тут Цыси осторожно поинтересовалась: «Ваш повар Чжоу Фу по-настоящему хороший специалист. Лапша, которую он только что подавал, показалась мне изысканной, а рубленая жареная свинина – очень вкусной. Я подумываю взять его с собой в наше путешествие, но хотелось бы знать, захочет ли этого он сам?» На такое деликатно приподнесенное распоряжение У Юн, естественно, ответил за своего повара утвердительно и добавил, что тот тоже сочтет такое путешествие за честь. Так он лишился своего повара и тем вечером вынужден был ужинать в доме своего приятеля. Повара назначили служить на императорскую кухню с присвоением внушительного титула.

Цыси бежала из столицы, и Пекин заняли западные союзники. Единая китайская система обороны распалась, но правление Цыси не рухнуло, хотя многие его предсказывали. В изгнании и в бедственном положении она доказала, что все еще остается верховным правителем страны. Очевидцы, наблюдавшие ее вскарабкивающейся на четырехколесную телегу, говорили, что Цыси проделывала это так, будто всходила на императорский трон. С той поры, куда бы она ни приезжала, там сразу же возникал центр правления Китайской империей. В распоряжениях, отправляемых в провинции и составленных тем же самым языком и в том же самом тоне, как прежде, передавалась абсолютная власть ее как правителя. Доклады со всего Китая безошибочно доставлялись именно вдовствующей императрице, где бы она ни находилась. Она требовала прислать войска для сопровождения императорской свиты, и подразделения спешили к ней настолько быстро, насколько позволяли лошади кавалеристов или ноги пехоты. Она просила денег, провианта и средств передвижения, и их доставляли оперативно и в достаточном количестве. Ее вполне сносно снабжали на всем пути, протяженностью больше тысячи километров, который длился два с лишним месяца. В конце октября свита находилась в Западном Китае и остановилась в древнем городе Сиань, служившем столицей десятку китайских династий с 1100 года до Рождества Христова. Там со всей империи она получила больше 6 миллионов лянов серебром. Когда ее двор годом позже возвращался в Пекин, подношениями, а также документами пришлось нагрузить 2 тысячи повозок. Такое удивительное проявление лояльности в период невиданных трудностей предельно много говорило в пользу общей устойчивости империи, коренящейся в глубокой вере населения, местных руководителей и провинциальных правителей в способности вдовствующей императрицы, пересилившей их недавнее разочарование ею.