пятна влагалищных выделений на нижнем белье не позволили Нэнси начать сексуальные отношения с Виджаем Пателом. Симптомы были слабыми, и их можно было принять за признаки цистита (воспаления мочевого пузыря) и какой-нибудь несерьезной инфекции мочевыводящих путей. Ей не хотелось думать, что Дитер заразил ее венерической болезнью, хотя воспоминания о том борделе в Каматипуре и то, как как фамильярно Дитер разговаривал с хозяйкой заведения, давали Нэнси веские основания для беспокойства.

Кроме того, ей уже было ясно, что между нею и молодым Пателом возникли серьезные любовные чувства, и она не могла попросить его, чтобы он нашел ей подходящего врача. Вместо этого в потрепанном путеводителе, который сохранился у нее, Нэнси нашла рецепт для спринцевания в домашних условиях. Однако она ошиблась в выборе правильной дозы уксуса, и в результате жжение только усилилось. В течение недели она обнаруживала на нижнем белье желтые пятна выделений, но решила, что это из-за неправильного домашнего спринцевания. Что касается боли в нижней части живота, то ее легко было связать с начавшейся менструацией, которая на сей раз проходила очень тяжело: у Нэнси были спазмы и ее чуть знобило. Она подумала, что тело ее пытается избавиться от внутриматочной спирали. Затем она полностью выздоровела и вспомнила об этом эпизоде лишь десять лет спустя. Она сидела с мужем в кабинете модного врача-венеролога и с помощью Виджая заполняла подробный вопросник по поводу возможных причин бесплодия.

На самом деле гонореей ее заразил Дитер, подхвативший эту заразу от тринадцатилетней проститутки, которую он поимел стоя в зале борделя там, в Каматипуре. Хозяйка заведения обманула его, сказав, что все кабинки с матрасами и кушетками заняты; эта юная проститутка могла заниматься сексом только стоя (или хотя бы на четвереньках) – ее гонорея уже зашла так далеко, что вызвала воспалительные процессы органов малого таза. Девочка страдала от так называемого «симптома люстры»[67], когда движение шейки матки вперед и назад вызывает боль в маточных трубах и яичниках. Короче говоря, ей было больно, когда мужчина налегал своим весом ей на живот. Для нее было лучше стоять.

Дитер был предусмотрительным молодым немцем – перед тем как покинуть бордель, он сделал себе укол пенициллина. Один из его друзей – студент-медик – сказал, что это предотвращает заражение сифилисом. Однако инъекция была совершенно бесполезна против возбудителей гонореи Нейссера, продуцирующих пенициллиназу[68]. Никто его не предупредил, что в тропиках гонорея – эндемичное заболевание. Кроме того, менее чем через неделю после своего контакта с инфицированной проституткой Дитер был убит – у него тогда отмечались лишь слабые признаки заболевания.

А те относительно умеренные симптомы болезни, которые испытывала Нэнси, были результатом воспаления, распространившегося от шейки на стенки матки и маточные трубы, пока в конце концов не произошло самопроизвольное заживление и рубцевание. Когда венеролог объяснил мистеру и миссис Пател причину бесплодия Нэнси, потрясенная пара напрочь уверилась, что отвратительная болезнь Дитера – даже из «могилы хиппи» – была окончательным доказательством, что это возмездие им. Они не должны были брать ни пфеннига из тех грязных дойчмарок в дилдо.

В их последующих попытках усыновить ребенка не было ничего необычного. Серьезные агентства, которые хранили предродовые записи, а также сведения о физическом здоровье матерей, относились с предубеждением к «смешанному» браку; это не отпугивало Пателов, но они погрязали в бесконечной трясине унизительных собеседований и в бумажной волоките. В ожидании результата вначале Нэнси, а затем и Пател стали сомневаться, а нужен ли им приемный ребенок, если на самом деле они хотели иметь своего собственного. Если бы им сразу отдали ребенка, то они полюбили бы его, прежде чем у них возникли бы какие-то сомнения; а так, во время длительного ожидания, они только истрепали себе нервы. Дело не в том, что усыновленного малыша они любили бы меньше, – тут было другое: они опасались, что кара, постигшая их, может коснуться и ребенка, уготовив ему невыносимую судьбу.

Они сделали что-то неправильно. Они платят за это. А ребенок не должен за это платить. И поэтому Пателы смирились со своей бездетностью; после почти пятнадцатилетнего ожидания ребенка это смирение стоило им немало. В их жестах, в той явной заторможенности, с которой они подносили ко рту чашку или стакан чая, читалась осознанная покорность судьбе. Примерно тогда же Нэнси пошла на работу, сначала в одно из агентств по усыновлению, которые устраивали ей столь суровые допросы, а затем – на добровольных началах в сиротский приют. Это была не та работа, на которой долго продержишься, – из-за нее Нэнси вспомнила о ребенке, от которого отказалась в Техасе.

Через пятнадцать лет или около того З. К. П. Пателстал думать, что на сей раз Рахул вернулся в Бомбей, чтобы остаться. Убийства теперь равномерно распределялись на весь календарный год, а в Лондоне они вовсе прекратились. Промила же, тетушка Рахула, умерла, а ее имущество – дом на старой Ридж-роуд, – не говоря уже о значительных денежных средствах, завещанных ее единственной племяннице, – перешло в руки ее тезки, бывшего Рахула. Он стал наследником Промилы – или, что анатомически более правильно, она стала наследницей Промилы. И новой Промиле не пришлось долго ждать ее принятия в «Дакворт», где тетушка подала об этом заявку раньше, чем племянник технически стал племянницей.

Эта племянница вступала в круг завсегдатаев клуба «Дакворт» неторопливо и аккуратно – светиться в нем она не спешила. Некоторые даквортианцы, впервые увидев ее, сочли женщину чуть грубоватой – однако почти все сошлись на том, что хотя в молодости она была очень красивой, но потом довольно быстро поблекла, войдя в период под названием «средний возраст» и не побывав замужем, что было странно для такой дамы. Эта странность поразила почти всех и каждого, но не успели члены клуба детально обсудить данную тему, как новая Промила Рай – притом что ее почти никто толком не знал – на удивление быстро вышла замуж. И не за кого-нибудь, а за другого даквортианца, пожилого джентльмена, у которого было такое огромное состояние, что, как говорили, по сравнению с его домом на старой Ридж-роуд дом покойной Промилы выглядел просто посмешищем. Вполне понятно, что свадьба состоялась в клубе «Дакворт», но очень жаль, что супруги Дарувалла находились в это время в Торонто, иначе Фаррух или Джулия узнали бы эту новую Промилу, успешно выдававшую себя за племянницу старой тетушки Рай.

Когда супруги Дарувалла и Инспектор Дхар вернулись в Бомбей, Промила Рай уже фигурировала под фамилией мужа – а вообще-то, под двумя фамилиями, одна из которых никогда при ней не упоминалась.