никуда не денется; его особенно оскорбляли проститутки – и прочие женщины, вольного, как он считал, поведения – отчасти из-за того, как легко они относились к своим сексуальным услугам, а также потому, что они воспринимали свой пол как нечто само собой разумеющееся, тогда как Рахулу пришлось обрести его через упорство и боль.

Рахул полагал, что, пройдя через суровые испытания, которые он сам себе назначил, он станет счастливым; однако ярость в нем не утихла. Как и некоторые (к счастью, таких немного) настоящие женщины, Рахул презирал тех мужчин, которые искали его внимания, но в то же время он весьма желал тех мужчин, которые оставались равнодушными к его очевидной красоте. И это была только половина его проблемы; другая половина заключалась в том, что его потребность убивать некоторых женщин осталась (к его удивлению) без изменений. Задушив или до смерти забив свою жертву – последнее было предпочтительней, – он не мог противиться желанию оставить подпись в виде своего художества на мягком, податливом животе – живот убитой женщины Рахул предпочитал всем прочим носителям, это был его холст.

Бет была первой; убийство Дитера не запомнилось Рахулу. Но непосредственность, с которой он прикончил Бет, и абсолютная индифферентность ее живота к перу из прачечной явились такими мощными возбудителями для Рахула, что в дальнейшем он уступил им.

Это и усугубляло его трагедию, так как смена пола не помогла ему вступить с женщинами в дружеские отношения. И поскольку до сих пор Рахул ненавидел женщин, он понял, что так и не смог стать одной из них. Далее – его одиночество в Лондоне усугублялось тем, что Рахул ненавидел и своих товарищей-транссексуалов. Перед тем как его прооперировали, он прошел многочисленные психологические тесты. Очевидно, они были поверхностными, коль скоро Рахулу удалось изобразить полное отсутствие у него сексуальной агрессии. Он видел, что дружелюбие и своего рода нарочитая, избыточная симпатия, которые он проявлял, впечатлили психиатров и сексопатологов.

У него были встречи с другими потенциальными транссексуалами, как с теми, кто записывался на операцию, так и с теми, кто находился в стадии «тренировок» перед операцией, которая превращала их в женщин. Завершенные транссексуалы также присутствовали на этих мучительных встречах. Предполагалось, что он должен радостно влиться в общество завершенных транссексуалов, просто посмотрев, насколько они стали настоящими женщинами. От всего этого Рахула тошнило – ему была ненавистна мысль, что кто-то может сравнить себя с ним, Рахулом. Нет, он знал, что он не такой, как все они.

Его ужасало, что эти завершенные транссексуалы даже делились между собой именами и номерами телефонов своих бывших бойфрендов. Они говорили, что этих мужчин вовсе не отталкивали такие женщины, «как мы», – возможно, они даже привлекали этих удивительных мужчин. Ну и бред! – думал Рахул. Он становится женщиной не для того, чтобы стать членом какого-то там клуба транссексуалов. По завершении операции никто никогда не узнает, что Рахул родился не женщиной.

Об этом знал только один человек – тетушка Промила. Вот кто был на его стороне. С годами Рахула все больше возмущало, что она пыталась контролировать его. Она и впредь будет оказывать ему щедрую финансовую помощь для жизни в Лондоне, если он пообещает не забывать ее, если только он время от времени будет приезжать и уделять ей какое-то внимание. Рахул не имел ничего против этих периодических визитов в Бомбей; ему было лишь досадно, что тетя сама решала, как часто и когда он должен навещать ее. По мере старения тетушка все более нуждалась в нем и без зазрения совести намекала на его высокий статус в своем завещании.

Несмотря на взятки и немалое влияние тетушки, на узаконенное изменение имени у Рахула ушло даже больше времени, чем на изменение пола. Хотя его устраивали многие женские имена, но из понятных соображений он выбрал имя Промила, чем порадовал тетушку и укрепил свои предпочтительные позиции в ее столь часто упоминаемом завещании. Тем не менее новое имя в новом паспорте оставило Рахула в состоянии незавершенности. Возможно, он чувствовал, что ему не стать Промилой Рай, пока его тетушка Промила жива. А поскольку Промила была единственным в мире человеком, которого Рахул любил, то он испытывал чувство вины за то, что теряет терпение в ожидании, когда же она наконец умрет.

Воспоминания о тетушке Промиле

Ему было пять или шесть лет или, может, только четыре – этого Рахул никогда не мог вспомнить. Однако он прекрасно помнил, что считал себя достаточно взрослым, чтобы самостоятельно ходить в мужской туалет. Однако тетя Промила брала его с собой в дамскую комнату, а также в свою кабинку. Он говорил ей, что в мужском туалете есть писсуары и что мужчины писают стоя.

– Я лучше знаю, как пи́сать, – говорила она.

В клубе «Дакворт» дамская комната страдала от нашествия слоников; в мужском туалете декор (в духе охоты на тигра) был гораздо менее навязчивым. Например, в кабинках дамской комнаты на внутренней стороне двери была полочка, которая прихлопывалась к ней. Полочка откидывалась с помощью ручки, чтобы дама могла положить на нее свою сумочку или то, что у нее было в руках. Ручка представляла собой кольцо, надетое на крепящийся к двери крюк в виде хобота слона.

Промила поднимала юбку и стягивала к коленям панталоны; затем она опускалась на сиденье унитаза, и Рахул – также спустив свои штанишки и трусики – садился ей на колени.

– Дерни за слоника, дорогой, – говорила ему тетя Промила, и Рахул, наклонившись вперед, дотягивался до кольца на дверной полке, надетого на основание слоновьего хобота. У слона не было бивней; Рахул полагал, что в целом слону не хватает правдоподобия, – например, не было никакого отверстия на конце хобота.

Первой мочилась Промила, затем Рахул. Он сидел на коленях у своей тети, слушая звук ее струи. Когда она подтиралась, он чувствовал, как тыльной стороной ладони она касается его голой попы. Затем ее рука оказывалась возле его паха и направляла маленький пенис вниз. Писать, сидя у нее на коленях, было довольно неудобно.

– Не писай мимо, – шептала она ему на ухо. – Поаккуратней!

Рахул старался быть аккуратным. Когда струйка кончалась, тетя Промила вытирала ему пенис туалетной бумагой. Затем она ощупывала его пенис.

– Давай-ка проверим, что там у тебя сухо, дорогой, – говорила Промила. Она не отпускала пенис, пока он не твердел. – Да ты уже большой мальчик, – шептала она.

Затем они вместе мыли руки.

– Горячая вода, как кипяток, – обожжешься, – предупреждала его тетя Промила. Они стояли вместе перед раковиной,