Я надеялся, что она предложит мне встретиться перед отъездом, но ей оказалось некогда.

– Зачем тогда ты мне звонишь? Только сказать, что уезжаешь? – спросил я.

– Я не говорю, что уезжаю. Я говорю, куда я уезжаю.

Я спросил, как дурак:

– А зачем?

– Затем, что так поступают друзья. Держат друг друга в курсе своих дел.

– Ну, если ты хочешь узнать, как дела у меня, то я продаю дядин дом.

В ее голосе появились ласковые нотки, и меня это разозлило:

– По-моему, это правильно.

Через несколько дней один риелтор представил мне покупателей, которые мне понравились. Молодая прелестная пара. Они обещали ухаживать за домом и наполнить его детьми и жизнью. Мы подписали договор в присутствии нотариуса прямо в доме, для меня это было важно. Я отдал им ключи и пожелал удачи. Теперь я освободился от всего. От Гольдманов-из-Балтимора у меня ничего не осталось.

Я снова сел в машину и вернулся в Бока-Ратон. Входя в дом, я обнаружил у двери тетрадь Лео, знаменитую “Тетрадь № 1”. Пролистал ее, она была девственно чистой. Я забрал ее и пошел в свой кабинет.

Схватил ручку и дал ей свободно летать по страницам тетради, лежавшей передо мной. Так было положено начало “Книге Балтиморов”.

46

Балтимор, Мэриленд,

декабрь 2004 года

Спустя две недели после Драмы нам отдали тела Вуди и Гиллеля, и мы наконец смогли предать их земле.

Их похоронили в один день, рядом, на кладбище Форрест-Лейн. Ослепительно сияло зимнее солнце, природа словно пришла попрощаться с ними. На церемонии присутствовали только самые близкие. Я произносил речь перед Арти Кроуфордом, своими родителями, Александрой и дядей Солом, державшим в каждой руке по белой розе. Из его глаз под темными очками струился нескончаемый ручей слез.

После погребения мы обедали в ресторане “Марриотта”, где мы все поселились. Странно было находиться не в Оук-Парке, но дядя Сол все еще не мог вернуться домой. Его номер был рядом с моим, и после обеда он сказал, что пойдет отдохнуть. Встал из-за стола, пошарил в кармане, проверяя, там ли магнитный ключ. Я проводил его взглядом, примечая расхристанную рубашку, небритый подбородок – потом он окончательно отпустит бороду, – усталую походку.

Он сказал нам: “Пойду к себе в комнату, отдохну”, но, увидев, как за ним закрылись двери лифта, я едва не крикнул, что его комната не здесь, что его комната в десяти милях к северу, в квартале Оук-Парк, на Уиллоуик-роуд, в великолепном, роскошном, удобном доме Балтиморов. В доме, где всюду раздаются веселые песни трех мальчишек, связанных торжественной клятвой Банды Гольдманов, любящих друг друга как братья. Он сказал нам: “Пойду к себе в комнату, отдохну”, но его комната находилась в трехстах милях к северу, в чудесном доме в Хэмптонах, где прошли наши счастливые дни. Он сказал нам: “Пойду к себе в комнату, отдохну”, но его комната была в тысяче миль к югу, на двадцать седьмом этаже “Буэнависты”, где стол к завтраку всегда накрывали на пятерых – для них четверых и для меня.

Он не имел права говорить, что этот номер с пыльным паласом и продавленной кроватью на восьмом этаже балтиморского “Марриотта” – его комната. Мне нестерпимо было это слышать, я не мог допустить, чтобы Гольдман-из-Балтимора ночевал в том же отеле, что и Гольдман-из-Монклера. Я извинился, встал из-за стола и попросил дать мне машину, чтобы съездить в ближайший магазин. Александра поехала со мной.

Я отправился в Оук-Парк. По дороге встретил патруль и сделал ему тайный знак нашего племени. Потом остановился у дома Балтиморов. Вышел из машины и с минуту постоял, глядя на дом. Александра обняла меня. Я сказал:

– Теперь у меня осталась только ты.

Она крепко прижала меня к себе.

Потом мы немного побродили по Оук-Парку. Сходили к школе Оук-Три, я узнал баскетбольную площадку, она нисколько не изменилась. Потом мы вернулись в “Марриотт”.

Александра выглядела неважно. Ее переполняла печаль, но я чувствовал, что здесь кроется еще что-то. Спросил, что случилось, но она ответила только, что это связано с гибелью Гиллеля и Вуди. Она что-то недоговаривала, я прекрасно это видел.

Мои родители остались в Балтиморе еще на два дня, потом им пришлось вернуться в Монклер. Дольше отсутствовать на работе они не могли. Они приглашали дядю Сола приехать пожить какое-то время в Монклере, но дядя Сол отказался. Я решил немного задержаться в Балтиморе, как и после смерти тети Аниты. В аэропорту, когда я провожал родителей, мать поцеловала меня и сказала:

– Хорошо, что ты остаешься с дядей. Я тобой горжусь.

Александра через неделю после похорон вернулась в Нэшвилл. Она говорила, что хочет побыть со мной, но я считал, что ей полезнее и важнее продолжать заниматься продвижением своего альбома. Она получила приглашение на несколько телепередач на ведущих местных каналах, и ей еще предстояло выступить на разогреве у нескольких групп.

Я пробыл в Балтиморе до зимних каникул. Видел, как дядя Сол понемногу опускается, и это было невыносимо. Он никуда не выходил, лежал в своей комнате на кровати, включив фоном телевизор, чтобы заполнить тишину.

Я же целыми днями бродил между Оук-Парком и Форрест-Лейн. Ловил воспоминания в сачок своей памяти.

Однажды под вечер, оказавшись в центре города, я решил без предупреждения зайти в его адвокатскую контору. Подумал, что могу заодно забрать почту для дяди Сола, пусть займется ею и отвлечется немного. Я прекрасно знал администраторшу на входе, но она посмотрела на меня как-то странно. Сперва я решил, что это из-за Драмы. Попросил ее пропустить меня в дядин кабинет. Она велела мне подождать и пошла за одним из адвокатов-партнеров. Ее поведение показалось мне уж слишком необычным, я не стал ее дожидаться и направился прямиком в кабинет дяди Сола, толкнул дверь, считая, что в помещении никого нет, – и, к величайшему своему изумлению, обнаружил там какого-то незнакомца.

– Вы кто? – спросил я.

– Ричард Филипс, адвокат, – сухо ответил незнакомец. – Позвольте спросить, кто вы такой.

– Вы находитесь в кабинете моего дяди, Сола Гольдмана. Я его племянник.

– Сола Гольдмана? Но он уже несколько месяцев здесь не работает.

– Что вы мне такое рассказываете…

– Его вышвырнули за дверь.

– Что? Это невозможно, он основал это бюро!

– Большинство партнеров потребовало, чтобы он ушел. Такова жизнь, старые слоны умирают, и львы пожирают их трупы.

Я угрожающе наставил на него палец:

– Вы находитесь в кабинете моего дяди. Выйдите отсюда!

В этот момент вбежала администраторша, ведя за собой Эдвина Силверстайна, старинного партнера и одного из самых близких друзей дяди Сола.

– Эдвин, что происходит? – спросил я.