Чувствовал ли я угрызения совести? Разумеется. Я измучился до смерти. Когда она выходила на сцену, я закрывал глаза, чтобы только слышать ее голос, и возвращался мыслями на годы назад. Вот мы стоим посреди кампуса университета Мэдисона, и она тянет меня за руку. Я спрашиваю:

– Ты уверена, что нас никто не увидит?

– Да нет же! Пошли, говорю!

– А Вуди с Гиллелем?

– Они в Нью-Йорке, у моего отца. Не беспокойся.

Она распахивала дверь свой комнаты и вталкивала меня внутрь. Постер по-прежнему висел на стене. Как в Нью-Йорке. Будь благословен Тупак, вечный наш сводник. Я бросал ее на кровать, она хохотала. Мы прижимались друг к другу, и она шептала, сжимая ладонями мое лицо:

– Я люблю тебя, Маркикетик Гольдман.

– Я люблю тебя, Александра Невилл.

Тогда же, в 2006 году, дядя Сол переехал в дом в Коконат-Гроув, купленный после продажи “Буэнависты”, и я стал регулярно наведываться в Майами.

Дядя Сол жил в полном достатке. Деньги от продажи дома в Хэмптонах он очень выгодно вложил в акции. Чтобы чем-то себя занять, он ходил в разные читательские клубы, посещал все лекции в соседнем книжном магазине и ухаживал за манговыми и авокадовыми деревьями.

Но так продолжалось недолго. Как и у многих других американцев, финансовое благополучие дяди кончилось в октябре 2008 года, когда мировую экономику потряс так называемый ипотечный кризис. Рынки обвалились. Инвестиционные банки и хеджевые фонды рушились один за другим, теряя деньги всех своих клиентов. Богатые еще вчера люди внезапно оставались ни с чем. Так случилось и с дядей Солом. Еще первого октября 2008 года его портфель акций оценивался в шесть миллионов долларов: за столько он продал свой дом в Хэмптонах. В конце месяца он стоил всего шестьдесят тысяч.

Я узнал об этом, когда навестил его в начале ноября, ближе к Дню благодарения, который ни он, ни я больше не праздновали. Я нашел его в глубоком отчаянии. Он потерял все. Продал свою машину и разъезжал теперь на старенькой, еле живой “хонде-cивик”. Считал каждый доллар. Хотел продать дом в Коконат-Гроув, но и дом теперь стоил гроши.

– Я за него заплатил семьсот тысяч долларов, – сказал он агенту, который пришел его оценить.

– Месяц назад вы бы его продали еще дороже, – ответил агент. – Но сейчас всему конец. Недвижимость рухнула окончательно.

Я предложил ему помощь. Я знал, что ему предлагали помочь и бабушка, и мои родители. Но он не собирался сидеть сложа руки и дать жизни себя сломить. И тогда я понял, что именно это меня в нем и восхищало: не его финансовое или социальное положение, а то, что он был боец, каких мало. Ему надо было зарабатывать на жизнь, и он начал искать работу, любую.

Ему подвернулось место официанта в шикарном ресторане в Саут-Бич. Работа была тяжкая и для него физически нелегкая, но он готов был преодолеть все. Все, кроме унижений, которым постоянно подвергал его патрон, его вечных криков: “Что ты копаешься, Сол! Поворачивайся, клиенты ждут!” Однажды он в спешке разбил тарелку, и ее стоимость вычли из его заработка. В один прекрасный вечер, не стерпев, он взял и уволился: швырнул фартук на пол и выбежал из ресторана. Он бродил по пешеходным улицам Линкольн-роуд-молла, а потом сел на скамейку и зарыдал. Никто не обращал на него внимания. Его отчаяние тронуло только громадного чернокожего парня, который, напевая, прогуливался поблизости.

– Меня зовут Сикоморус, – сказал парень. – А у вас, похоже, дело неладно…

Сикоморус тогда уже работал в “Хоул Фудс” в Корал-Гейблс. Он рассказал Фейт про дядю Сола, и та нашла ему место у касс супермаркета.

50

В тишине и покое Бока-Ратона моя новая книга с каждой неделей продвигалась вперед.

Зачем я сейчас, летом 2012 года, позвал в свои мысли Балтиморов? Чтобы заново пережить прошлое или чтобы поговорить об Александре?

Лео по-прежнему внимательно следил за моей работой. Написав несколько страниц, я давал ему почитать. В начале августа он спросил:

– Почему вы пишете эту книгу, Маркус? Вы ведь уже написали первый роман о своих кузенах.

– Тут другое, – объяснил я, – это книга о Балтиморах.

– Книга-то, может, и другая, но для вас по сути ничего не изменилось, – заметил Лео.

– Что вы имеете в виду?

– Александру.

– Боже милостивый, вот еще только вас тут не хватало!

– Сказать вам, что я думаю?

– Нет.

– А я все-таки скажу. Если бы Балтиморы еще жили на этом свете, Маркус, они бы хотели, чтобы вы были счастливы. И для вас настало время быть счастливым. Еще не поздно. Поезжайте к ней, попросите прощения. Начните свою жизнь сначала, вместе. Не будете же вы всю жизнь ждать! Не будете всю жизнь ходить на ее концерты и думать, как все могло бы быть! Позвоните ей. Поговорите с ней. Вы же в глубине души сами знаете, что она только этого и ждет.

– Поздно, – отозвался я.

– Нет, не поздно! – отчеканил Лео. – Никогда не бывает слишком поздно.

– Я все думаю, если бы Александра мне сказала, что собираются сделать кузены, они сейчас были бы живы. Я бы им помешал. Они бы не умерли. Не знаю, сумею ли я когда-нибудь ее простить.

– Если бы они не умерли, – очень серьезно сказал Лео, – вы бы так и не стали писателем. Чтобы вы нашли себя, им надо было уйти.

Он вышел из комнаты, оставив меня в задумчивости. Я закрыл тетрадь. Передо мной лежало фото нашей четверки, с которым я теперь не расставался.

Я взял телефон и набрал ее номер.

В Лондоне был поздний вечер. По ее голосу я почувствовал, что она рада моему звонку.

– Долго же ты собирался мне позвонить, – сказала она.

В трубке слышался какой-то шум.

– Я не вовремя? – спросил я. – Могу перезвонить позже, если хочешь.

– Нет-нет, просто я в Гайд-парке. Прихожу сюда каждый день после студии. Тут есть маленькое кафе у озера, очень уютное место.

– Как твой диск?

– Неплохо, продвигается. Я довольна результатом. А как твоя книга?

– Хорошо. Это книга про нас. Про кузенов. Про то, что произошло.

– И какой конец у твоей книги?

– Не знаю. Я ее еще не закончил.

Мы помолчали, а потом она сказала:

– Все было не так, как ты думаешь, Маркус. Я тебя не предавала. Я хотела тебя уберечь.

И она рассказала мне, что произошло вечером 24 октября 2004 года, когда Вуди последние часы был на свободе.

В тот вечер она пошла с Гиллелем и Вуди прогуляться по Оук-Парку, а мы с дядей Солом остались готовить барбекю.

– Алекс, – сказал Вуди, – нам надо что-то тебе сказать. Я завтра не сяду в тюрьму. Я собираюсь бежать.