Я ничего от него не хотел, приезжал просто так. Даже не предупреждал его о своем приезде. Выезжал на машине из Монклера и катил в “Марриотт”. Это повторялось столько раз, что в отеле я чувствовал себя как дома; служащие называли меня по имени, я проходил прямо на кухню и заказывал все, что хотел. Поднимался на восьмой этаж, стучался в дверь его номера, и он открывал – унылый, помятый, в неглаженой рубашке. В номере фоном бормотал телевизор. Он здоровался со мной так, словно я вернулся с соседней улицы. Я не обращал на это никакого внимания. В конце концов он прижимал меня к себе и шептал:

– Марки, милый мой Марки! Как я рад тебя видеть.

– Как дела, дядя Сол?

Нередко я задавал этот вопрос в надежде вновь увидеть его непобедимым, смеющимся над любыми невзгодами, как во времена нашей утраченной юности. Пусть он скажет, что все прекрасно. Но он качал головой и отвечал:

– Это какой-то кошмар, Маркус. Кошмарный сон.

Потом садился на кровать и брал телефон, позвонить на ресепшн.

– Ты на сколько приехал? – спрашивал он.

– На сколько скажешь.

Я слышал, как администраторша снимала трубку, и дядя Сол говорил:

– Приехал мой племянник, мне нужен еще один номер, пожалуйста.

Потом оборачивался ко мне:

– Только до конца выходных. Тебе надо писать, это важно.

Я никак не мог понять, почему он не возвращается домой.

А потом, в начале лета, решив побродить по Оук-Парку в поисках вдохновения, я с ужасом увидел перед домом Балтиморов фургон, перевозивший вещи. Туда вселялось другое семейство. Муж руководил двумя здоровенными грузчиками, тащившими какую-то доску.

– Снимаете? – спросил я.

– Купил, – ответил он.

Я немедленно вернулся в “Марриотт”.

– Ты продал дом в Оук-Парке?

Он печально посмотрел на меня:

– Ничего я не продавал, Марки.

– Но туда въезжает какое-то семейство, и они говорят, что купили дом.

Он повторил:

– Я ничего не продавал. Банк наложил на дом арест.

Я был совершенно оглоушен.

– А мебель?

– Я все вывез, Марки.

До кучи он сообщил, что сейчас продает дом в Хэмптонах, чтобы было на что жить, а скоро избавится и от “Буэнависты”. На вырученные деньги он собирался начать новую жизнь и купить где-нибудь новый дом. Я не верил своим ушам:

– Ты уезжаешь из Балтимора?

– Мне здесь нечего больше делать.

От былого величия Гольдманов-из-Балтимора скоро не останется ничего. Моим единственным ответом жизни была моя книга.

Сидя в своем кабинете в Монклере, я мог вечно воскрешать счастье Балтиморов. Мне даже не хотелось выходить из комнаты, а если действительно возникала нужда отлучиться, меня с еще большей силой тянуло назад, к ним.

Возвращаясь в Балтимор, в “Марриотт”, я отвлекал дядю Сола от телевизора тем, что рассказывал про свою будущую книгу. Его она страшно интересовала, он все время о ней заговаривал, спрашивал, как движется дело и нельзя ли ему поскорей прочесть из нее кусочек.

– Про что твой роман? – спрашивал он.

– Про трех кузенов.

– Про трех кузенов Гольдманов?

– Про трех кузенов Гольдштейнов, – поправлял я.

В книгах те, кого больше нет, встречаются снова и обнимают друг друга.

Десять месяцев я заново писал нашу историю и залечивал раны своих кузенов. Роман о кузенах Гольдштейнах был окончен в канун Дня благодарения 2005 года, спустя ровно год после Драмы.

В финальной сцене романа Гольдштейны, Гиллель и Вуди, ехали на машине из Монреаля в Балтимор. Останавливались в Нью-Джерси, подхватывали меня, и дальше мы катили вместе. В Балтиморе, в великолепном, сияющем огнями доме нашего возвращения ждала неизменная, верная себе пара – дядя Сол и тетя Анита.

48

Тем летом 2012 года благодаря волшебству романа я снова обрел их, как семь лет назад.

Однажды, около часа ночи я, не в силах уснуть, сидел на террасе. Жара стояла тропическая, несмотря на ночное время, но на улице, под баюкающий стрекот цикад, мне было хорошо. Я открыл тетрадь и стал писать ее имя. Этого было довольно – она возникла передо мной.

– Тетя Анита, – прошептал я.

Она улыбнулась и ласково приподняла руками мое лицо:

– А ты все такой же красавец, Марки.

Я встал и обнял ее:

– Как же я давно тебя не видел. Мне тебя ужасно не хватает.

– Мне тебя тоже, мой ангел.

– Я пишу книгу о вас. Книгу о Балтиморах.

– Знаю, Марки. Я пришла тебе сказать, чтобы ты перестал терзаться прошлым. Сначала книга о кузенах, теперь книга о Балтиморах. Тебе пора писать книгу о своей жизни. Ты ни в чем не виноват, и сделать ты ничего не мог. Если кто и повинен в хаосе, в который превратилась наша жизнь, то только мы, Маркус. Мы одни. Каждый сам отвечает за свою жизнь. Мы несем ответственность за то, что с нами происходит. Маркус, дорогой мой, племянник мой, ни в чем – слышишь? – ни в чем из того, что случилось, нет твоей вины. И ни в чем нет вины Александры. Довольно призраков, пусть они уходят.

Она встала.

– Куда ты? – спросил я.

– Мне пора.

– Почему?

– Меня ждет твой дядя.

– Как он?

Она улыбнулась:

– Прекрасно. Говорит, что всегда знал, что ты напишешь о нем книгу.

Она улыбнулась, помахала мне рукой и растворилась в темноте.

49

Роман вышел в 2006 году, и его оглушительный успех вернул мне обоих кузенов. Они были повсюду: в книжных магазинах, в руках читателей, в автобусах, в метро, в самолетах. Они неотлучно сопровождали меня на протяжении всего промотура по стране, который последовал за выходом книги.

От Александры по-прежнему не было никаких вестей. Но я видел ее бессчетное количество раз, хоть она об этом и не знала. Ее карьера стремительно шла вверх. В 2005 году ее первый альбом продолжал победное шествие в рейтингах, к декабрю было продано уже полтора миллиона экземпляров, а главный хит в конце концов поднялся на первое место во всех американских чартах. Почти одновременно с моей книгой у нее вышел второй альбом. Это был абсолютный триумф. Публика и критики были единодушны.

Я любил ее, как прежде. И, как прежде, восхищался ею. Регулярно ходил на ее концерты. Укрывшись в темноте зала, среди тысяч других безымянных зрителей, шевелил губами в такт ее губам, повторяя слова песен, которые знал наизусть: большая их часть была написана в нашей квартирке в Нэшвилле. Я спрашивал себя, там ли она теперь живет. Наверняка нет. Конечно, переехала в тот уютный пригород Нэшвилла, куда мы в свое время ходили полюбоваться домами и выбрать тот, в котором однажды будем жить.