– А Лизен заявляла?

– Не знаю, но… Думаю, нет. Какое счастье, что нашелся человек, который подвез ее до мастерской.

– Кто он, вы знаете?

– Просто мужчина, оказался рядом в трудную минуту. А почему вы спрашиваете?

– Со мной случилась такая же беда. Вы видели мужчину?

– Я видела, как они уезжали отсюда. Но он сидел в машине.

– Лизен ничего про него не рассказывала?

– Нет, но я уверена на сто процентов, что незадолго до того он заходил в галерею.

– Спрашивал Лизен?

Дама кивнула.

– Тогда у нас выставлялся Глад.

– Глад?

– Рагнар Глад, примитивист. Такой успех! Мы продали почти все. Инес, – женщина протянула мне ладонь, – Инес Йорнфальк. Всегда забываю представиться.

– Харри Свенссон, – ответил я.

Мы пожали друг другу руки.

– Взглянуть не хотите?

Она отперла дверь, и мы вошли.

Во всем зале висело только три огромные картины: одна целиком в желтых тонах, другая в синих, третья вся черная. Два на три метра, не меньше.

– Вот. – Инес обвела зал рукой. – Лично мне больше нравится Глад, но об этих были хорошие отзывы в газетах.

Я не знал, что ответить. «Такое даже я нарисую»? Не хотелось выглядеть перед дамой идиотом.

Но, увидев цены, не сдержался:

– Это стоит семьдесят пять тысяч?

– Голубая и желтая – по семьдесят пять, а черная – девяносто пять тысяч, – кивнула Инес Йорнфальк.

Мне показалось, что она улыбнулась, во всяком случае, в глазах сверкнул озорной огонек.

Она нравилась мне все больше.

– Во сколько завтра будет Лизен?

– Осенью она появляется около одиннадцати.

Я кивнул, мы попрощались, и я направился к машине.

Завел мотор и сразу его выключил.

Посмотрел на галерею «Гусь» и почесал подбородок.

Потом протянул руку, взял сумку с заднего сиденья и вернулся к Инес.

Она открыла, стоило мне постучать в окно.

– Рада видеть вас снова.

– Мне не удалось найти хорошие фотографии, но может, вы узнаете на них мужчину, который подвозил Лизен.

Я показал ей снимок Эгона Берга на соревнованиях в Сёдерслэтте, вырезку из газеты «Даллас-Форт уорд ньюс» и еще один фотопортрет, который нашел в Интернете на сайте деловой газеты и распечатал, хотя и не знал, сколько ему лет.

Инес долго разглядывала снимки, потом нахмурила лоб и тряхнула головой:

– Нет… или…

– Или?

– Здесь видно, что мужчина рослый, но у того, который к нам заходил, была другая прическа.

– Но это он?

– Да, такие щеки не забудешь. Но лучше вам показать снимки Лизен.

Я убрал фотографии в сумку.

– Почему вы так им интересуетесь? – спросила Инес. – Он художник?

– В двух словах не объяснить, – ответил я. – Я журналист или, скорее, был журналистом, но теперь готовлю большую статью.

– Об искусстве?

– Нет, о порезанных шинах.

Зачем же Бергстрёму, а я уже не сомневался, что это был он, понадобилась Лизен Карлберг?

Уж не хотел ли он купить у нее картины?

Вряд ли.

Или видел в ней потенциальную жертву?

Скорее всего.

Несколько месяцев назад он спрашивал ее в галерее и всплыл именно в тот момент, когда у нее оказались порезанными шины.

В тот вечер я слишком плотно поужинал, впрочем, как всегда у Арне.

Помыв посуду, старик ушел к приятелю, а я решил в очередной раз подвести итог своей работы. Разложил перед собой газетные вырезки, которые получил от Вернера Локстрёма, проверил, все ли «интервью» сохранились в моем мобильнике, и сел за ноутбук.

Туман, висевший над городом последние дни, рассеялся, и высоко над садом Арне взошла полная белая луна в окружении звезд, крупных, как в фильме Диснея. Я выглянул в окно и не увидел ничего подозрительного. Впрочем, из-за гардины за улицей наблюдала Йордис Янссон, которой я на всякий случай дал номер своего мобильника, а значит, можно спать спокойно.

Я уже лежал в постели, когда к дому кто-то подъехал. Это оказался Арне, он тут же запер дверь, почистил зубы и пошел к себе наверх.

Прежде чем уснуть, я проверил мобильный на предмет пропущенных звонков и огорчился, убедившись, что Бодиль не объявлялась.

Тогда я вспомнил Инес Йорнфальк и подумал, что забыть такую женщину мне будет непросто.

Хёкёпинге, ноябрь

В то утро солнце стояло как никогда низко на зимнем небе, не помогали ни очки, ни опущенный солнцезащитный козырек на автомобиле. Поля вокруг недавно вспахали, и черная земля сверкала, как тысяча зеркал, слепя глаза и затрудняя видимость.

Арне приготовил ржаную кашу на молоке с хорошей дозой сиропа. Эспрессо и круассаны – завтрак не в его стиле. И все же настоящим сюрпризом для меня стала не еда, а рассказ Арне.

Он заставил меня даже изменить планы и вместо Сканёра или Мальмё отправиться в место, где я уже когда-то бывал и откуда меня выгнали.

У Арне Йонссона не имелось ни компьютера, ни принтера, потому я записал все свои интервью на флешку и повез в отель «Мэстер Юхан» распечатать. Накануне я им звонил и обо всем договорился. Получив по два экземпляра каждого материала, я рассортировал бумаги в холле «Мэстера Юхана» и поехал в полицию.

Участок находился в здании на берегу так называемого Канала на улице Королевы. Даже на ресепшене царил невыносимо официальный дух, какой бывает в правительственных учреждениях или крупных библиотеках. Я стоял, погруженный в свои размышления, когда меня окликнул знакомый голос.

– Ты что, не узнаешь меня?

Я действительно не узнал Эву Монссон.

Мне никогда не нравились длинные волосы и пышные прически, но… В общем, Эва постриглась.

На ней были потертые голубые джинсы и расстегнутая светлая блуза поверх футболки с надписью «Джек Дэниел».

Не сказать, что новая прическа ей не шла, просто выглядела для меня слишком необычно. Все это время я представлял Эву другой.

– Прекрасно! – похвалил я.

– Тебе нравится?

– Мило, хотя и неожиданно.

Ее кабинет площадью около десяти квадратных метров расположился лестничным пролетом выше. На всем этаже витал стойкий запах кофе, поэтому я не удивился, когда насчитал на столе Эвы семь пустых или полупустых пластиковых чашек зеленого и белого цвета.