– Теперь уже – исключительно за медали «За отвагу», товарищ контр-адмирал, одна из которых у меня уже есть.

В трубке послышалось нечто напоминающее короткий смешок командующего, не зря же на базе утверждали, что комбат 400-й береговой ходит у него в любимчиках, однако словесная реакция оказалась вполне серьезной:

– И в каком же состоянии твои орудия теперь, комбат, после замены стволов?

– Как только обновили их, так сразу же испытали боевым залпом по врагу. У пушкарей претензий нет. Технически все сделано грамотно. Спасибо за такелажников, самим нам, без их опыта, справиться было бы трудновато.

– Ну, смотри, бои проверят. А звоню я, комбат, вот по какой причине. Прибытие на фронт румынского главкома Антонеску, которое несколько раз откладывалось, к ужасу его офицеров-фронтовиков, наконец-то состоялось. Если верить разведке, вчера в одном из пригородных железнодорожных поселков он провел совещание с генералитетом и старшими офицерами своего воинства, а завтра, слышишь комбат, уже завтра, он намерен лично командовать наступлением своих войск, которое будет осуществляться по линии всего фронта Одесского оборонительного района[40].

– Неужели сам Антонеску? Какая честь! – Комбат вспомнил о странном армейском смотре в центре Булдынки, но, не поверив своей догадке, отрицательно покачал головой: «Не может быть… Это было бы слишком аляповато».

Однако тут же подумал, что надо было бы основательно допросить сдавшихся там офицеров: а вдруг?!

– Причем оказана эта честь будет именно тебе, комбат, – заметил тем временем контр-адмирал. – Потому что, по нашим прикидкам, основной удар вновь будет нанесен в Восточном секторе, с предполагаемым выходом противника к порту, а значит, с полной его и всего города морской блокадой.

– Ну, к порту ему, товарищ контр-адмирал, еще нужно будет дойти.

– Это понятно, капитан. И все же риск огромен, поскольку высшее румынское командование стремится теперь уже и к морской блокаде Одессы, чего допустить никак нельзя. Поэтому приказ не новый, но выверенный: «Ни шагу назад, стоять насмерть!»

– Нам, бойцам береговой батареи, товарищ командующий, проще, чем кому бы то ни было, поскольку отступать нам некуда: с нашими орудиями далеко не передислоцируешься.

– Вот это ты правильно заметил, комбат. А теперь слушай внимательно. К девяти утра на помощь тебе со всей своей орудийной мощью придут только что прибывшие с грузами из Севастополя крейсер «Красный Крым», эсминцы «Дзержинский» и «Фрунзе», а к одиннадцати, после поддержки Южного сектора, подойдут крейсер «Красный Кавказ» и канонерка «Красная Армения»[41]. Твоя задача: помочь им определиться с целями и с корректировкой огня.

– Но враг слишком близко. Не сегодня так завтра моя батарея окажется на передовой, и захватить ее румыны будут пытаться, не считаясь с потерями. А ни зенитного, ни пехотного прикрытия у меня нет.

– Две четырехствольные пулеметные спарки мы тебе все же выделили, – сухо возразил командующий оборонительным районом, – так что не надо…

– Из тех, которые раньше же и отобрали, – не смог удержаться от выпада Гродов. Ну, не он это был бы, если бы обошелся без колкости.

– Потому как ситуация того требовала. Но все же вернули. Другой на твоем месте поблагодарил бы. Над пехотным прикрытием тоже… подумаем, может быть. Словом, все. Воюй, комбат, воюй…

Гродов уже намеревался положить трубку на рычаг, как вдруг контр-адмирал с тревогой сказал:

– Тут вот мне новый адъютант напоминает… Ты что, оказывается, контужен, с ранением в голову?

– Это вы в связи с моим замечанием по поводу прикрытия? Что, мол, у меня с головой не в порядке?

– Да при чем тут это?! – теперь уже откровенно рассмеялся командующий, поняв, что переход к контузии и ранению в голову в самом деле оказался с неким подвохом. – Мы только что с Бекетовым ситуацию обсуждали, так он, между прочим, обронил: «А тут еще Гродова во время последнего рейда по тылам противника контузило, с ранением головы…» Начальник госпиталя ему звонила, требовала чуть ли не силой доставить на госпитальную койку.

– Обычная реакция женщины на окровавленную повязку на голове, – проворчал Гродов, мысленно упрекнув Верникову: «Все-таки накапала своему полковнику Бекетову на мозги, дескать, в госпиталь его – и немедленно!»

– Не говори, доктор Верникова – опытный хирург, кандидат наук, да и рану твою лично осматривала. Хотя по разговору и по ехидству твоему ничего такого, госпитального, не заподозришь.

– Потому что в действительности рана самая пустяшная, во время подрыва нашего броневика действительно слегка досталось… только и всего. А машина, скажу вам, товарищ контр-адмирал, классная. Мне бы еще парочку таких…

– …И ты бы конечно же дошел с ними до Бухареста, как угрожал еще там, на «румынском плацдарме», – со всей возможной иронией отыгрался на нем командующий и положил трубку.

Перехватив на себе вопросительные взгляды дежурного телефониста и ординарца, капитан, широко улыбаясь, столь же широко и демонстративно развел руками:

– Не надо думать, что с командующими, да еще и с адмиралами, говорить так уж просто, особенно если ты всего лишь в звании капитана. Но не стоит огорчаться, служивые! На то оно и командование, чтобы при любом перевесе подчиненного все-таки свести партию до ничьей.

31

Вечером на командный пункт поступила приятная неожиданность: на батарею со стороны Новой Дофиновки прибыл отряд моряков. Узнав об этом, Гродов был по-настоящему удивлен: все-таки разговор с командующим оборонительным районом зря не прошел. Конечно, он не ожидал, что реакция контр-адмирала будет столь быстрой и настолько деловой. Но ведь дело сделано.

Он не исключал, что первоначально отряд этот предназначался для другого сектора или же для пополнения 1-го полка морской пехоты, однако в последнюю минуту командующий решил изменить его назначение. Важен был сам результат: теперь ему требовалось стрелковое подкрепление.

Хотя Гродов был младшим по званию, командир этого отряда майор Денщиков[42]по всем правилам доложил, что отряд добровольцев численностью в двести пятьдесят бескозырок, сформированный из экипажей погибших судов, прибыл для защиты береговой батареи и поступает в распоряжение ее командира.