– Все, вплоть до командующего, – как можно тверже сказала Верникова, чтобы воздержаться от очередной порции нотаций, – наверное, уже знают, что с тобой произошло там, на дамбе. Твоя судьба многих встревожила – и в данном случае это тоже важно. Словом, у меня есть все основания положить тебя на пару дней в госпиталь для лечения и обследования по поводу контузии и сотрясения мозга.

– Ага, значит, еще и сотрясение мозга? – попытался Дмитрий быть максимально серьезным и сосредоточенным.

– Относительно диагноза – этот вопрос мы с коллегами решим, – вновь не стала отвлекаться доктор на ребячьи шалости Гродова. – Но уже ясно, что именно этой пары дней вполне хватит, чтобы вырвать тебя из казематов, из гибельного для тебя окружения. Сегодня ночью я переправлю тебя вместе с госпиталем в город, а оттуда, возможно, и на госпитальное судно. Хотя с судном, как ты понимаешь, будет непросто, разве что захочет подключиться полковник Бекетов с его связями и удостоверением. Кстати, в Бекетове я почти не сомневаюсь, во всяком случае, верю, что его удастся уговорить. Он прекрасно понимает, что оставлять в степи на погибель такого офицера, как ты, бессмысленно. Ты еще можешь быть очень полезен и для армии вообще, и для контрразведки, и лично для него. Да-да, он всегда учитывает это.

Гродов подошел к коню, погладил его по морде, похлопал по седлу, потрогал подпруги… Лично он, так уж случилось, ни разу в жизни верхом на коне не сидел. И сейчас тоже не решился бы, чтобы не оконфузиться перед женщиной.

– Седло, судя по всему, кавалерийское и не нашего производства. Откуда у тебя этот конь?

– Еще недавно он принадлежал румынскому офицеру-кавалеристу, командовавшему полуэскадроном королевской гвардии, – неохотно объяснила Верникова, давая понять, что у них слишком мало времени, чтобы отвлекаться на подобные разговоры. Есть тема важнее. – Бекетов давно знал о моем пристрастии к верховой езде, поэтому, когда я оказалась в госпитале в Новой Дофиновке, попросил полковника Осипова «занять» у кого-либо из румынских кавалеристов настоящего верхового коня и подарить его госпиталю, точнее, персонально мне как начальнику. А тут как раз случилась очередная атака румынской конной гвардии, во время которой в руках морских пехотинцев оказалось более двадцати пленных кавалеристов и вдвое больше трофейных коней, один из которых тут же был реквизирован для нужд госпиталя и доставлен мне вместе с раненым в седле. Я удовлетворила ваше любопытство, Гродов?

– Не совсем. Откуда появилось само пристрастие?

– И при царе, и при временном правительстве, при белых и красных, мой отец командовал кавалерийскими подразделениями, вплоть до дивизии. А поскольку обитали мы долгое время в Средней Азии, где из всех средств передвижения преобладали лошади да ишаки, ну еще верблюды, то командование потребовало, чтобы все члены семей военнослужащих освоили приемы верховой езды. А дальше, как обычно: одни эти приемы так и не освоили, другие тряслись в седлах только бы засчитали, что они проехались верхом, а я, тогда еще совсем девчушка, буквально прикипела к своей небольшой, «монгольской», как ее называли, лошадке. Имя у нее тоже было соответствующее – Чингисханчик.

– Вот теперь многое прояснилось, – мягко улыбнулся Гродов.

Римма тоже подошла к коню, легко вскочила в седло, дважды развернулась на месте, чтобы сдержать прыть своего «Румына».

– Но говорили-то мы не о моих страстях и пристрастиях. Что с госпиталем? Дай команду, чтобы кто-то отвез тебя на мотоцикле. Он у вас еще на колесах.

– Исключено, товарищ военврач.

Римма вновь дважды развернула коня на месте, низко наклонилась к комбату и, встретившись губами, они не поцеловались, а по-детски потерлись ими друг о дружку.

– Если говорить честно, я подозревала, что ты откажешься от этой возможности спасти свою жизнь и никакие уговоры мои не помогут. Но пойми меня как… женщину, – Дмитрию показалось, что она попросту не решилась произнести: «как влюбленную женщину». – Я обязана была использовать тот единственный реальный шанс помочь тебе, которым обладала. Иначе грош была бы цена мне… как женщине.

На сей раз она не стала «стреноживать» коня, а просто дала ему волю, и он помчался по той тропе, по которой прилетел сюда. Римма и в самом деле была прекрасной наездницей, она великолепно держалась в седле, но, увлекшись демонстрацией своей «верховой фигуры», совершенно забыла о том, что надо хотя бы раз прощально оглянуться. Комбат не сводил с Риммы глаз до тех пор, пока ее фигура не исчезла за степным курганом, однако взгляда, который ему так хотелось поймать в эти минуты, так и не дождался.

«А чего ты хотел? Дочь полковника-кавалериста!» – извиняюще сказал про себя Гродов, словно бы этим действительно можно было объяснить не только умение Верниковой лихо держаться в седле, но и умение столь же лихо выдерживать характер.

30

Когда Гродов вошел в центральный командный пункт, там его с трубкой в руке ждал взволнованный телефонист.

– Что случилось? – иронично поинтересовался комбат. – Антонеску и королева-мать Елена уже в Одессе?

– Хуже, – проговорил дежурный связист. – Звонит адъютант командующего базой. Уже второй раз.

– И что ты ему ответил? – поинтересовался капитан, надеясь, что ефрейтор догадался довольно плотно прикрыть ладонью трубку.

– Сказал, что вы ранены и вам делают перевязку, – демонстративно взглянул он на свежий бинт.

– Так оно и было. Капитан Гродов слушает, – сказал он, забирая из руки телефониста трубку, и тут же осекся, уловив, что слышит не звонкий, всегда фальцетно срывающийся голос адъютанта командующего, а характерный, глуховато-грудной баритон самого контр-адмирала.

– Ну про твою геройскую гибель и не менее геройское воскрешение мы, капитан, говорить сейчас не будем. Хотя, если вот так, заживо, «хоронят» на войне, это, говорят, хорошая примета.

– Должна же и у войны появиться хоть одна хорошая примета, – в свойственной ему манере ответил Гродов, пытаясь не тушеваться перед командующим.

– Вот именно, вот именно. Кстати, только что командир погранполка НКВД Всеволодов официально обратился с просьбой наградить-отметить участников сегодняшнего рейда на дамбу, а лично тебя представить к ордену, а еще лучше – к медали «За отвагу»[39].

– Так, может, стоит уважить, товарищ контр-адмирал, как-никак полковник войск НКВД просит? – напрямую спросил Гродов, не заботясь о том, воспримет ли командующий этот вопрос в виде ироничной дерзости.

– Не могу же я одному тебе все награды отдавать? – совершенно «правильно» воспринял его колкость контр-адмирал. – Хотя замечу: непосредственное командование Всеволодова ходатайство его, как это ни странно, поддержало. Словом, будем думать. Время еще есть. И потом, ты ведь не за ордена воюешь, правда, Гродов?