Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На следующий день выводят в большую комнату. Там много людей: все они сидят, опустив плечи, и треплют пеньку. Их лица осунулись, глаза запали. Франциск пытается объяснить, что ему нужно домой, просит выпустить его. Плачет… Но вместо помощи получает удар по голове и ушат ругани. В работном доме никому не интересно, кто они и откуда. Найденные на улице оборвыши должны работать и становиться людьми.
– От лености все пороки, – шепелявит сухонький надсмотрщик. – А труд вас, грешных, исправит!
– Точнее, могила, – шипит одна из старух.
С утра до ночи людям в работном доме приходится трепать пеньку. Их руки разбухли от воды, иссеченная кожа покраснела и покрылась ранками. Белые пальцы Филиппа трескаются от жестких грубых волокон, его лихорадит, он кашляет. Голубые глаза не просыхают от слез, но к вечеру тускнеют, становятся равнодушными, словно бы меркнут. Когда приходит время обеда, детям приносят мерзкую жиденькую кашу с одной-единственной луковицей, которая совсем не утоляет голода. А за просьбу о добавке Франциск получает еще один тумак.
Ночью Франц не спит, решается на побег. Он будит брата. Нужно отыскать выход и вернуться домой! Но сторожа их ловят, и на этот раз тумаками дело не ограничивается. На этот раз побои такие сильные, что Франциск теряет сознание.
Когда он приходит в себя, все окутывает тьма.
Их посадили под замок.
Братья сидят, прижавшись друг к другу, в пропитанной запахом плесени комнате. Окон тут нет. Не ясно, еще ночь или уже день. Темнота со всех сторон. Стены и пол холодные, а подстилки или одеял нет. И еду не приносят: наказанные должны не только помучиться от холода, но и поголодать. Пусть темнота и вынужденный пост сотрут слова, мысли, воспоминания. Чтобы, когда бедняков выпустили, они работали молча. С утра до ночи, как все остальные. Потому что кто-то же должен трепать пеньку.
Дни и ночи сливаются в единую вечность темноты.
В комнате слишком холодно.
Больной Филипп кашляет, хрипит, просит воды, но на просьбы никто не отвечает. По ту сторону двери всегда молчание.
Всем наплевать.
Филипп прижимается к боку Франциска, утыкается горячим лбом в плечо. Франц чувствует пальцами слезы на щеке младшего брата, и его сердце разрывается от боли. Ему страшно и одиноко, и он глядит в темноту, надеясь увидеть свет, но тьма постепенно поглощает его…
Стирает мысли, слова, чувства.
Он задыхается в этой плесени, в тишине, во мраке…
Через несколько часов Филиппу становится еще хуже. Он стонет и бредит в лихорадке, цепляется за брата непослушными пальцами. Франциск мечется из угла в угол, скребет стены и воет, словно загнанный зверь. Бросается на дверь и начинает молотить в нее изо всех сил.
– Откройте! – Голос срывается в хрип. – Откройте! Помогите! Мой брат болен! Помогите нам!
Мрак равнодушен.
Почувствовав слабость своих жертв, окружает их и душит темными путами. Не вырваться. Выхода нет.
«Исправит только могила».
Франциск мечется и кричит не своим голосом.
Его захлестывает волна безумия.
Тело горит, перед глазами расплывается мрак, реальность ускользает… Он падает в туман…
И где-то в пелене забвения нащупывает руку брата. Маленькая и холодная.
– Фил, – плачет Франциск. – Фи-и-ил.
Прижимает к себе близнеца, зовет его по имени.
– Не оставляй меня… – шепчет он сквозь рыдания. – С-с-слышишь?
Но Фил не отзывается.
– Ну же, скажи что-нибудь…
Во мраке ничего не видно.
Щеки младшего брата еще мокрые от слез, но он уже не хрипит. Тело такое безвольное, словно у тряпичной куклы. Франциск держит его за руку, прижимает к себе…
– Пожалуйста… – Он стонет в пустоту все тише и тише. – Пожалуйста… Кто-нибудь…
Франциск погружается в дрему, в нескончаемый кошмар. Его лихорадит и трясет, внутри скручиваются скользкие змеи. От холода и температуры тошнит, но даже вырвать нечем – живот пуст.
Проходит час. Или вся ночь?
И вдруг… откуда-то доносится звон.
Или только мерещится?
Франц слышит, как бьют часы.
Двенадцать раз.
Он открывает глаза и видит серебряный свет. Не веря самому себе, Франциск ползет на четвереньках на это свечение и вдруг слышит голос:
– Однажды ты откроешь дверь снова… Я буду ждать тебя по ту сторону.
Голос глубокий и таинственный, похожий на шепот морских глубин или пение льда…
На пол падает окутанный серебристым сиянием ключ. Свет гаснет, растворяется. Все окутывает полумрак.
– Ключ? – Франц не верит своим глазам. – Это же… волшебство…
Он хватает ключ, кидается к двери – и о чудо! – ключ подходит, створка со скрипом отъезжает в сторону.
– Фил, мы спасены! Фил!
Он тянет брата за собой, но тот без сознания.
Кто-то помогает мальчикам: Франц чувствует незримую, но уверенную и сильную руку, поддерживающую и его, и близнеца. Кто-то отводит взгляды сторожей и помогает братьям выбраться из работного дома. Кто-то приводит их на соседнюю улицу, останавливает кеб и говорит извозчику, чтобы старик сжалился и отвез маленьких потерянных детей домой…
А после все окутывает мрак.
Франциск видит лишь обрывки воспоминаний: он мечется в кровати, из-за туманной пелены доносятся голоса. Франц зовет Филиппа, ищет его рядом с собой, но мать лишь плачет в ответ.
Франц открыл глаза и сел в кровати. Рубашка мокрая от пота, лоб в испарине. Руки трясутся от возбуждения. Он вновь в своей спальне, спустя несколько лет.
Ему уже тринадцать.
Та ночь была давно…
На кровати сидит высокая величавая фигура с крыльями за спиной, освещенная лунным светом. Калике смотрит в окно, на мельницу. Он неторопливо поворачивает рогатую голову, и полумрак пронзают светящиеся глаза.
Ветер молчит. Ждет.
Франциска вдруг осеняет:
– Это ты нам помог тогда?!
Монстр молчит. Наконец медленно кивает.
Это наяву или во сне?
Франциск и сам не знает.
– Да, – отвечает Северный Ветер глубоким величественным голосом. – Это был я.
– Я не узнал твой голос! – Сердце колотится, и Франциск дрожит до самого нутра. – Но почему… Как ты…
– Твой брат умер.
– Что?
Во рту становится сухо.
Глаза Каликса холодные и пустые.
– В ту самую ночь его не стало. Он не выдержал жара лихорадки, в отличие от тебя, и душа покинула тело Филиппа. И он отправился… в Полночь.