Если вдруг корабли решали сопротивляться, экипажу порой обещали свободу, если те сдадутся и позволят забрать товары[1231]. Не надо быть мудрецом, чтобы догадаться, что ждало капитанов, которые купились на посулы. Но даже если капитан отказывался, все равно такое обещание могло посеять раздор между ним, командой и пассажирами. А тех, кто противился до конца, пираты убивали – в назидание другим. Не раз трипольские корсары открывали огонь по вражескому кораблю, который не хотел сдаваться мирно, с криками: «Cane, Giudeo traditor, perque non mainar, perche combater?» («Пес! Иудей-предатель! Почему не спустить паруса? Зачем воевать?»)[1232].

Собственно, гази не желали, чтобы пострадали корабли, которые они собирались захватить. Поэтому они стреляли по парусам, или же, выражаясь более точно, обезоруживали парусники, и легко брали на абордаж замерший корабль. Сам Хайреддин наставлял пушкарей: «Осторожнее! Прежде чем идти на абордаж, не бейте ядрами в барчи! Цельте вверх! Нам нужны товары, которые там хранятся!»[1233]. И пушкари, внимая словам Хайреддина, открывали огонь с высоты. Впрочем, этот метод идеально подходил и для самих парусников, по которым тяжело было целиться, особенно из-за их высоких палуб[1234]. На них стояли короткоствольные и малокалиберные эйнеки или же дробовые «пушки-убийцы», заряженные каменными ядрами.

Так, вместо простых ядер пушкари стреляли микрасами[1235], макасами (cross-bar) и паланкете[1236], изготовленными из различных металлов, покрытыми горючей смесью и рвущими паруса. Как нам известно, в 1626 году Хасан Калфа сумел остановить венецианское судно, за которым гнался на своем самом быстром корабле целую ночь, лишь когда повредил его мачты, паруса и канаты[1237]. Случалось и так, что корсары заставляли корабли бросать якорь или же пытались протаранить их пустой лодкой[1238]. Если зарядный скрап (langrel) и легкие пушки в переднем верхнем трюме и на палубе предназначались для того, чтобы убивать экипаж, то «свиные копытца» (осм. «па-йы хынзыр», англ. firepikes)[1239], засаленные лохмотья и харакки[1240] поджигали вражеское судно[1241].

Бывало, корсары били и по экипажу. В 1607 году это сделал Джон Уорд с венецианским кораблем «Реньера и Содерина» (Reniera e Soderina). Он приблизился на двух кораблях и выпустил двенадцать ядер и по парусам, и по всем, кто находился на палубе. Все в панике бросились в трюмы и к юту, забыв о схватке. А на ободрения капитана команда, подстрекаемая плотником, заявила, что тому уже и не стоит управлять кораблем[1242].

Но если все это не помогало, корсары прибегали к иным методам и топили корабли, чьи экипажи отказывались сдаваться. Сальваго слышал от самих пиратов, что им известна тайная формула вещества, способного сжечь судно. Для этого хитрецы, обстреливая корабль противника ядрами, забрасывали его и тряпьем, пропитанным маслом лаванды (olio di spigo). Сальваго отмечает, что до тех пор никогда не слышал о таком методе. Чаще пираты, привязав кусок ткани к шесту, протягивали его в момент абордажа к вражескому судну, и корабль загорался, поскольку враги, укрываясь от выстрелов из аркебуз, не успевали тушить пожар[1243]. Так погиб корабль Машкареньяша. После того как капитан-христианин отказался сдаваться, корсары открыли огонь, а Хабиби-реис, подойдя к юту, снял с головы муслиновый тюрбан и разбил внутри него бутылку со смесью этилового алкоголя (agua ardente)[1244], льняного масла (olio de linhaça), серы (enxofre) и пороха. Если же тканью, пропитанной дегтем (pano alcatroado) и защищавшей тюрбан от влаги, оборачивали стрелы и пускали их в корабль, тогда ничего не оставалось, кроме как тушить эту смесь уксусом. Единственным утешением для христиан, вынужденных броситься к мусульманам, когда огонь не удалось потушить, стало лишь то, что лиходеи в суматохе потеряли всю наживу, поскольку судно, загоревшись, утонуло. Заживо сгорели даже некоторые из пиратов, увлеченные собственной жадностью в трюмы пылающего корабля[1245]. Никого не спасли и шлюпки; остались в живых только те христиане, которые успели перебежать к корсарам. Был и другой такой случай, но там корабль затонул из-за обстрела, и в плен попали все, кто выжил, бросившись в море[1246].

Как видно из этих двух баталий, не было особого смысла топить корабль. Главной целью был абордаж. Выдвинутый вверх нос чектири блокировал вражеское судно при столкновении, выступая своеобразной платформой, по которой солдаты переходили на корабль противника. Эти носы, поднятые над ватерлинией, не играли роль водораздела, как на древнегреческих триремах[1247]. Воины, готовые к бою, в этот миг уже стояли на рамбаде – возвышенной надстройке – с самым разным оружием, зависевшим от флота и времени (луки, арбалеты-аркебузы, ружья…). И пока корсары притягивали вражеский корабль, подцепив его крюками, аркебузиры и стрелки на парусниках уже сеяли смерть на палубе противника. По утверждению Сальваго, пока османские аркебузиры строились в два ряда, офицеры с саблями в руках становились у них за спиной, чтобы стрелки не смели отступать. Аркебузиры сражались без шлемов и брони, способной прикрыть грудь и руки[1248]. И в этом аду солдаты, вооруженные саблями, ятаганами и кинжалами, вступали в кровавую сечу, лишь бы овладеть вражеской палубой.