— Фрейлиной?

— Ну, словом, любовницей.

Я не стал, как известно, украинским гетманом, а Мария вышла вторично замуж, и новая ее фамилия была оригинальная — Незабудько.

* * *

Мария Дмитриевна вернулась из санатория веселая и поправившаяся.

— Я прибавила четыре килограмма.

И стала рассказывать, как было в санатории. Он был сугубо демократический, одни фабричные работницы, притом Мария Дмитриевна еще почти не говорила по-чешски. Поселившись в санатории, она стала плакать день и ночь. Через пару дней ее пригласили к директору, который сказал ей:

— Если вы будете плакать, то придется отправить вас к вашему мужу. Плачущей мы помочь не можем.

Она поняла положение. Несмотря на то, что Мария Дмитриевна могла плакать, как и все женщины, у нее была воля. Она прекратила рыдания и нашла себе утешение. Там оказалась еще одна русская.

И вот с той поры лечение вошло в свою колею. Утром в очень теплом помещении больные обливались холодной водой, обнажившись по пояс, затем полотенцами растирались так, что становилось горячо. Потом шли на завтрак, который был однообразен, но сытен: ели национальное чешское блюдо кнедлики — очень жирное тесто в ужасающем количестве.

После завтрака шли в сад. Санаторий располагался в горах, стоял крепкий мороз. Больные влезали в меховые мешки и лежали на койках целыми часами. Обе русские лежали рядом и без конца болтали. В течение дня ели несколько раз жирно и сытно. Спать ложились рано. Через месяц Мария Дмитриевна не только прибавила в весе, но и перестала температурить к закату солнца.

* * *

Я изредка ездил в Прагу. Кроме молодежи, меня привлекал П. Б. Струве. Он познакомил меня с одним видным чехом, Карелом Петровичем Крамаржем. Последний был истинно русофилом и состоял в оппозиции к Масарику, который русских недолюбливал.

Крамарж был в меньшинстве, но все же у него были сторонники. В былое время эти чехи мечтали выйти из состава Австро-Венгрии. Они хотели быть независимыми, но под покровительством России. Они желали иметь собственного короля, но из династии Романовых. И даже наметили, кто персонально мог бы им быть, а именно — великий князь Константин Константинович, поэт «К.Р.». Все это не сбылось, а когда разразилась Первая мировая война, член парламента Карел Петрович был приговорен военным судом к смертной казни за русофильство. Император Франц-Иосиф заменил смертную казнь пожизненным заключением в крепости.

Но и это не вышло. Немцы войну проиграли, Крамаржа освободили. Он еще раньше женился на богатой москвичке Абрикосовой. На ее средства (своих денег у него, кажется, не было) он купил в центре Праги величественный холм, стоявший напротив другого холма с Пражским Кремлем. Крамарж на своем холме построил стильный, но уютный особняк8. Я любил бывать в нем.

Через широкие окна виден был Кремль и часть Праги. Этот город, кроме всего прочего, замечателен тем, что он красив и в дурную погоду на фоне грозовых туч.

А внутри виллы Крамаржа горел камин и стояли на полу лампы, щеголявшие шелковыми висячими, как ветви плакучих ив, абажурами. И мы пили пятичасовой чай и беседовали о былом, настоящем и будущем.

Крамарж покровительствовал П. Б. Струве и субсидировал журнал «Русская мысль», который возобновил Струве в эмиграции. В этом журнале, между прочим, печатались мои произведения «1920 год» и «Дни».

* * *

В Праге, как будто, улицы не имели названий, а дома имели фантастические числа. В доме номер шестьсот два жил другой чех, мой друг доктор Вондрак. Я его знал по Киеву, где ему принадлежала гостиница «Прага». На ее крыше был ресторан с видом на Киев.

Во время войны много чехов, служивших в австрийской армии, переходило на сторону России. Вондрак задумал образовать из них Чешский корпус. У него не было связей в Петербурге, и он обратился ко мне. Я его знал не только по гостинице «Прага». Он, как и я, был гласным волынского земства. Я помог Вондраку. Он сделал доклад перед соответствующими лицами, и вопрос об образовании Чешского корпуса был принципиально решен, а затем и осуществлен. Но он попал под руководство Масарика, известного своей английской ориентацией. Между прочим, отказался зачислить меня офицером в этот корпус в восемнадцатом году.

В итоге Масарик направил корпус в Сибирь, где чехи захватили Русский государственный золотой фонд. Из него Масарик субсидировал в Праге два университета — русский и украинский. И, кроме того, выплачивал крупные суммы чехам, лишившимся своего состояния после революции в России. В числе последних был и Вондрак. Но он, как и Крамарж, был в оппозиции к Масарику. Поэтому Вондрак отказался принять помощь от Масарика и причитавшуюся ему сумму передал в распоряжение русских инвалидов в эмиграции. Сам же он встал во главе чешского общества «Шкода» и снова приобрел состояние. Он купил себе виллу около Ниццы, где я с ним встречался. Вондрак был женат на киевлянке Ещенко, певице.

* * *

Мне запомнилась Влтава. Чешская молодежь очень спортивная, в результате чего была здоровой и сильной. В субботу вечером по набережной двигались своеобразные парочки. Молоденькая девушка сидела в байдарке, а ее друг шел вдоль набережной и тянул лодку за трос. Переночевав где-то далеко за городом, они в воскресенье вечером возвращались в Прагу. Парочки образовывали целые флотилии, которые, спускаясь по течению, хором пели песни.

Как-то шел я по набережной, вдруг народ бросился к лодкам. Через мгновение они были на середине реки с баграми и крюками. Зацепив какое-то тело за брюки, они вытащили тело мужчины, к счастью не мертвое, а живое. Втащили его в лодку, а потом выгрузили на набережную. Человек лет пятидесяти с трудом встал, с него ручьями струилась вода. Оказалось, что он хотел утопиться. В толпе говорили, что он бросился в воду, сказав: «Если такая жизнь, то…».

Прибежала и та, что вызвана желание утопиться. Это была его жена. Она тотчас же стала осыпать его кощунственными ругательствами. В толпе говорили, что, может, он и прав, от такой жены только в воду. Но она увела его.

* * *

Когда мы жили в Загребицах, неожиданно явился к нам Яша, молодой человек, в те годы учившийся в русском университете. Я с ним познакомился еще в двадцатом году, когда норд-ост бросил нас в Румынию. Он был несколько возбужден и сообщил буквально следующее:

— Мы выследили одного русского студента, нашего товарища по университету. Мы убедились, что он большевистский шпион. Между прочим, ему поручено под видом грабежа украсть у вас секретные документы, которые будто бы у вас имеются. Что делать, Василий Витальевич?

Я ответил:

— Скажите ему, что вы мой секретарь. Поэтому никакого грабежа не нужно, а я буду передавать вам все, что будет для него иметь интерес.

Как было задумано, так и исполнено. Я писал письма, а Яков отправлял их на почте заказными. В этих письмах я писал реальным лицам из русских эмигрантов. Помню одно письмо, в котором излагал, что бы я сделал, если бы был Лениным. Мой приятель-эмигрант этого письма не получил, а Ленин, возможно, его прочел. Оказало ли оно какое-нибудь влияние на него, разумеется, я не знаю. Но я не страдаю самомнением и не думаю, чтобы НЭП был вызван моими советами.