Сэм пришел за ней и обнял ее за талию. Начал об нее тереться, потом поставил раком у кровати и стянул с нее легинсы. Она устала после терапии криком, но уступила, так как чувствовала себя виноватой. Потом он распластался на кровати и заснул, а Рэйчел присела на краешек. Она не могла спать. Она смотрела на Сэма, и что-то в его храпе казалось ей зловещим. Она попыталась растолкать его, но не вышло, и тут она вспомнила, что он принимает снотворное.

Она встала и прошла на цыпочках через комнату туда, где лежал его несессер. Там обнаружились флакончики виагры (ах, вот оно что) и амбиена. Она ушла с амбиеном в ванную комнату, села на унитаз и стала разглядывать флакон. Кажется, это очень серьезный препарат. Отпускается только по рецепту. Ей казалось, что если она примет таблетку, то утонет. А что если она из тех, кого амбиен толкает на убийство? Она поставила лекарство на раковину, пошла и легла.

В какой-то момент она, вероятно, все-таки уснула, хотя могла бы поклясться, что нет. Но Сэм проснулся по обыкновению в шесть, как всегда, уже со стояком, и сразу начал шарить руками по ее бедрам. Она сказала ему, что не смогла заснуть. «Ты знаешь, мне очень редко выпадает возможность отдохнуть», – сказал он. (Но это была неправда. Только за последние полтора года они с Мириам побывали в Мадриде, Лиссабоне и Африке. Точнее было бы сказать, что ему очень редко выпадает возможность отдохнуть от Мириам.)

Если Рэйчел что-то и умела хорошо, то это – делать выводы. Осознавать то, что происходит вокруг. Видеть поступки других людей и размышлять о том, что все они в сумме что-то значат. Она научилась этому, в течение многих лет наблюдая со стороны игнорирующий ее мир. Сейчас она подумала о том, что сказал Тоби прошлой ночью. И о Сэме.

И еще – о своих детях.

Не о Солли, потому что Солли ее любил. Он обводил пальчиком контуры ее лица, зарывался носом ей в шею и держался на ходу за ее штанину. Он спрашивал, как ей нравится его костюм и каково это – быть взрослым. Он пока не судил мать, но он был еще маленький. Нет, скрупулезно рассматривая свою жизнь, Рэйчел видела ее именно глазами Ханны. Ханна когда-то умоляла ее побыть дежурной мамой в школе или помочь во время ланча, но как Рэйчел могла? Даже на один день? Нет, она не может поехать с классом в Вашингтон как помощница учительницы. Даже на одну ночь? Она даже обед дочери с собой на экскурсию не могла упаковать. «Я не занимаюсь такими вещами, – говорила она Ханне. – Но я прослежу, чтобы это было сделано». «А я хочу, чтобы ты», – говорила Ханна. Рэйчел не спрашивала, какая разница, потому что знала – разница есть. Вы же помните, что она сама росла без матери.

Она вспомнила слова, которые однажды сказал Тоби, пытаясь ее утешить. Она пожаловалась, что как работающая женщина считается в школе некой диковинкой, и это ее огорчает. Тоби из лучших побуждений (возможно) ответил: «Они бы и сами работали, если бы могли. Они просто не могут оправдать свой выход на работу, потому что у них очень много денег». Она тогда пронзила его взглядом, но он так и не понял, что сказал: что да, разумеется, работать – значит ущемлять интересы детей.

Постепенно, слой за слоем, ситуация становилась для нее кристально прозрачной. Да, конечно, Сэм думал, что она останется для него незыблемой фантазией, альфа-самкой, которую можно трахать, пьянея от сознания собственной власти и без единой искорки чувства. Конечно, он и не собирался быть с ней навсегда, потому что рядом с такой амбициозной женщиной нет места для мужчины. И да, конечно, ее брак не мог не распасться, ведь что она за женщина? И да, конечно, люди обращались с ней именно так, чтобы поставить ее на место: она всего лишь женщина. А женщины – зло. Эти мужчины, более или менее вежливые, прикрывали вежливостью свои настоящие чувства, но нельзя быть вежливым бесконечно. Поэтому тот врач так с ней обошелся. Поэтому тех женщин изнасиловали мужчины. Поэтому Сэм разозлился, когда она сделала что-то для себя, а не просто была рядом, чтобы по команде вставать раком и давать.

Может быть, она ничего не стоит. Если верить всем окружающим. Может быть, в этом все дело. Как я уже сказала, она умела делать выводы.

Она нашла Сэма, который сходил на рефлексотерапию, а теперь устроился под деревом и что-то увлеченно набирал в телефоне. Он поднял взгляд, увидел ее и разозлился, что его отвлекли, но потом еще больше разозлился, увидев, что она плачет:

– Ну что на этот раз?

Она не могла ответить, потому что слишком сильно плакала и стыдилась своих слез.

Они вернулись в номер, и Сэм начал укладывать вещи. Он сказал:

– Это была ошибка. Надеюсь, ты сама поняла.

Конечно, она поняла. О чем она вообще думала? Она не может занять место Мириам Ротберг. Не может раствориться в подобной жизни. Она была собой. И такая женщина, как она, была неприемлема. Неприемлема для Тоби, который не мог простить ей успех. Неприемлема для Сэма, который притворялся, что любит ее деловой размах, но на самом деле не мог вместить его в свою жизнь – не мог быть рядом с человеком, обязательства которого столь же важны, как у него самого, и который точно так же не может ими поступиться.

Теперь это подтверждено официально. Она неприемлема; ее существование противозаконно. Успех напитал ее ядом. Слабость напитала ее ядом. Для нее не существует подходящей пары. Муж ее отверг. Теперь и любовник ее тоже отверг. Возможно, Тоби был прав. Дети даже не заметят, если она уедет. Но теперь ей было некуда ехать.

И она осталась в «Крипалу». Оказалось, что она так и не может спать, но она объяснила все это – новые чувства и бессонницу – тем, что меняется под воздействием новых дыхательных упражнений. Каждую ночь она лежала в кровати, и все ее тело гудело. Потом она решила наплевать на бессонницу. Она снова начала ходить к тренеру по крику. Она кричала. Она занималась йогой. Она позвонила Симоне и сказала, что задержалась на несколько дней, но просит с ней не связываться, а если у клиентов возникнут какие-то чрезвычайные ситуации, то в эти несколько дней перенаправлять их к Бену, Хэлу или Ронде. А самое главное, она запретила Симоне отвечать на какие бы то ни было вопросы Тоби. Симона позвонила и что-то спросила, и Рэйчел заорала на нее, что нет, НЕТ, она не желает никаких звонков.

«Но Тоби сказал, что сейчас ваша очередь взять к себе детей».

«Еще одно слово, и ты останешься без работы! – и уже чуть потише: – Симона, мне нужно немножко времени для себя. Я много лет не была в отпуске. В настоящем отпуске. Пожалуйста, обойдитесь без меня несколько дней, а я вернусь как новенькая, как только смогу».

«Ну хорошо, но Ронда немножко беспокоится, потому что один из продюсеров…»

«Симона, мне кажется, что ты меня не слушаешь. Сколько ты уже работаешь моей ассистенткой?»

«Четыре года».

«Вот теперь мы и узнаем, годишься ли ты на то, чтобы расти дальше».

Но е-мейлы продолжали приходить. Эсэмэски – тоже. Где она? Может ли попросить клиента председательствовать на этом мероприятии? Может ли взглянуть на этот сценарий? Этот контракт? Этот е-мейл? Вернуться к этому вопросу? Вернуться вернуться вернуться. Как будто время – плоский обруч, который вращается. Как будто весь мир мечтает вернуться по собственным следам, пока не пожрет себя самого.