Рэйчел растерялась:

– Вы о чем? Я знаю, я должна была вам позвонить, но я была в отъезде и потеряла телефон. Я могу вернуться чуть попозже. Или лучше вообще не сюда? Можем просто пообедать где-нибудь.

Алехандра и София переглянулись. София выпихнула детей в соседнюю комнату, а Алехандра усадила Рэйчел на диван и спросила, хорошо ли та себя чувствует.

– Разумеется, я хорошо себя чувствую.

– У нас выдалась неприятная неделя, – сказала Алехандра.

– Мне очень прискорбно это слышать.

Алехандра вгляделась в лицо Рэйчел:

– Вы что, вообще понятия не имеете, о чем я говорю?

Рэйчел пыталась понять, о чем говорит Алехандра. Не стоило сюда приходить. Она не подготовилась. Она улыбнулась:

– Я была в отъезде. По срочной семейной необходимости.

Алехандра откинулась назад, не сводя глаз с Рэйчел:

– Мой фильм опять зарезали. Вы что, не знаете?

Сделка по покупке сценария Алехандры на этой неделе сорвалась, и Рэйчел, конечно, об этом знала, поскольку сама сказала Симоне, чтобы этим занимался Хэл. Симона же отдала сделку Ронде, а Ронда сцепилась рогами с компанией-продюсером, и Алехандра в одночасье узнала, что ее пьесу уже не экранизируют. Опять.

Рэйчел закрыла глаза:

– Я могу это исправить.

– Не надо.

Рэйчел распахнула глаза:

– Почему?

– Потому что не можете.

– Поверьте, мне и худшее случалось исправлять.

– Нет, вы не можете, потому что вы больше не мой агент.

Рэйчел захлопала глазами, но каждый раз, когда она смыкала веки, ей казалось, что она куда-то падает.

– Что? Алехандра… – следующий вопрос выскочил сам, хотя Рэйчел знала ответ, и ей было невыносимо его услышать. – Кто?

Но она и так знала, даже до ответа Алехандры.

– Я перешла к Мэтту Кляйну. Я считаю, он лучше подготовлен, чтобы работать со мной. Я благодарна вам за всё, что вы для меня сделали. Без вас я бы осталась ничем.

– Знаете, Алекс, что-то это не очень похоже на благодарность.

Алехандра с беспокойством вгляделась в ее лицо:

– Может быть, я позвоню Симоне?

– Мэтт Кляйн – змея подколодная!

Но говорить уже было не о чем. Рэйчел выше этого. Она подойдет к сложившейся ситуации как профессионал. Так – значит так. Она ушла.

Теперь это подтверждено официально. Нет ни одного человека, который был бы за нее. После двенадцати лет тяжкой работы она взяла неделю отпуска. Ладно, пускай две недели, или три, но ей нужно было отключиться. Ведь именно это всегда делает Роксанна? «Мы едем на [вставить название частного острова], чтобы хорошенько от всего отключиться». Но, разумеется, Роксанна ни от чего не отключалась. Она постоянно постила в инстаграме селфи в дурацкой шляпе и бикини, и по мышцам живота было видно, что она слишком сильно старается. А Рэйчел в самом деле отключилась! Она хладнокровно убила свой телефон! И посмотрите на нее теперь. Она наконец перестала копить всё в себе. Она выкричалась. Она на минуту сняла ногу с педали газа. Но это не разрешалось. Это было неприемлемо. Она была неприемлема.

Она села в такси. Посмотрела на часы. Было восемь утра, как она теперь понимала, воскресенья. У нее возникла идея.

Группа психологической поддержки для жертв изнасилования в больнице Тоби переехала на первый этаж, и хорошо – это позволило Рэйчел войти и выйти быстро, не блуждая по коридорам и не попадаясь на глаза коллегам Тоби. Когда она пришла, группа уже пятнадцать минут как началась. Женщины замолчали и поздоровались с ней.

Одна из женщин только что закончила свой рассказ. Руководительница группы взглянула на Рэйчел:

– Кажется, у нас новая участница.

– Меня зовут Рэйчел.

– А я – Глиннис. Я стажерка. Наша постоянная руководительница сейчас в отпуске. – Верно, вспомнила Рэйчел. Август. В августе нельзя сходить с ума, потому что на местах остаются только стажеры. – Вы хотите с нами поделиться?

Рэйчел привычно, как собака Павлова, села и зарыдала. Рыдать было приятно. Она не плакала уже бог знает сколько времени, с тех самых пор, как Сэм бросил ее в «Крипалу» – пять дней назад, а может, двенадцать недель назад, Рэйчел точно не знала.

Когда Рэйчел ходила сюда после рождения Ханны, она никогда о себе не рассказывала. Может, проблема как раз в этом. Может, оттого, что она недостаточно участвовала в работе группы, она не освободила в себе место для исцеления. Может, Тоби тогда был прав насчет нее и родительства: просто присутствовать – недостаточно. Нужно еще и участвовать. Иначе не докопаешься до истинного смысла. Да. Да!

На этот раз, решила она, она сделает всё на совесть. Она заговорила. Она рассказала о рождении Ханны и о том, как тогда ходила сюда на группу. Она рассказала о своем браке. Она рассказала про свой бизнес, про Сэма Ротберга и про терапию криком. И про Алехандру рассказала, хоть и не назвала ее имени. Рассказала про Тоби и детей. Рассказала про то, что ей теперь некуда пойти и что ее никто не может любить, потому что она коренным образом неприемлема. Она говорила и говорила. Кажется, ей еще ни разу в жизни не позволяли так долго говорить.

Закончив, она перевела дух. Сделала длинный вдох через нос и не ощутила того, что кричательный терапевт называл икотой. Она в беде. Она не видела своих детей… сколько уже? Несколько недель? Несколько дней?

Наконец заговорила Глиннис.

– Это группа поддержки для жертв изнасилования, – медленно произнесла она.

– Да, – сказала Рэйчел.

– Вас изнасиловали?

Рэйчел растерялась:

– Ну, формально – нет, не то чтобы…

– Это группа поддержки для жертв изнасилования. К сожалению, вам придется уйти.

Видите? Неприемлема.

Она поймала такси и отправилась на Аппер-Ист-Сайд. Подъехала к дому Тоби; вытащила ключ от квартиры, но так и не набралась духу им воспользоваться. Она пошла пешком к своему дому. Но даже не смогла войти. Она решила, что можно съесть бублик и пойти в Метрополитен-музей – посмотреть, какие там сейчас выставки. Может, импрессионисты наведут на нее скуку, от которой станет клонить в сон. Теперь Рэйчел думала, что можно принять ночной тайленол, но сейчас еще утро – надо подождать ночи.

– Я думаю, тебе нужна помощь, – сказала я. – Я думаю, будет лучше, если ты разрешишь мне позвонить Тоби.

– Тоби не хочет ничего обо мне знать.

– Хочет, честное слово.

– Нельзя, чтобы он видел меня такой. Он их у меня заберет. Он это все время делает: забирает.

Я попросила разрешения проводить ее домой. Она не сказала ни да, ни нет. Мы дошли до ее дома, поднялись наверх, и я отвела ее в спальню. Она легла на кровать, на бок, и я стала гладить ее по волосам. Я встала, чтобы принести воды, но она удержала меня: