соответствует моему самому сокровенному желанию, а в силу обстоятельств это теперь и есть твое предназначение — стать своей доброй сестре всем, чем ты можешь для нее быть. И для твоего сердца это благо — вновь иметь рядом с собой искренне любящее существо, которому ты доверяешь, и как же мне тому не радоваться! — И я снова получу от тебя вести, и я снова увижу тебя, как только тебе представится возможность. Но так часто, как до сих пор, нам уже нельзя будет обмениваться известиями, и, уж конечно, не раз в месяц, и я уже давно намеревалась сказать тебе, что можно будет раз в полгода обменяться нам письмами через почтальона. Но всегда взаимно, и, когда выпадет нам счастливая минута, мы пожелаем узнать друг о друге и рассказать про все, о чем мы думаем, излить свое сердце, найти отдушину, когда порою грудь слишком полна и стеснена. Мы сделаем теперь так. Ты придешь, когда сможешь, и я жду тебя без боязни. Когда-нибудь да придешь ты ко мне.

Я снова увижу тебя! Этой уверенности никто у меня не отнимет. Я хочу стойко выдержать на себе твой взгляд и пожатие твоей руки, чтобы не поддаться слабости после столь долгой разлуки и выдержать новую. И тебе дать силы для новой разлуки.

Еще несколько слов о моем теперешнем житье. Я чувствую себя очень хорошо, и у меня много всяких дел, которые дают мне приятное рассеяние и направляют мои жаждущие применения силы в русло полезной и приносящей плоды деятельности. Тебе известно, что мы теперь вступили во владение садом на берегу Майна. Мне всегда хотелось, как ты знаешь, посадить свои деревья, кое-что переустроить по своему вкусу и завести маленькую ферму. Мне там теперь очень нравится, как ты всегда предсказывал. Я построю все очень просто, в своем духе: двадцать пять моргенов плодородной земли вполне достаточно для обозрения и удовольствия, и они дадут мне занятия по душе. Я выиграла год времени для устройства всего, потому что мы живем еще здесь, и, таким образом, к будущему лету все будет готово.

Мы только вчера переехали сюда, а мой брат приедет только в субботу. Ц[ерледер] тоже пока еще в Гамбурге, и от него нет никаких известий. Если ты когда-либо в будущем вспомнишь обо мне, то представляй себе меня всегда за каким-нибудь занятием, которое доставляет мне радость. И я буду думать о тебе, что ты делаешь что-то такое, что вознаграждает твое сердце. И тогда мы будем думать друг о друге с веселостью. И вместе с быстротекущим временем мужественно стремиться к новой встрече, когда бы ей ни суждено было случиться, и просить судьбу, чтобы этот радостный миг настал поскорей; и верить в тайные силы, направляющие наши шаги. Только прошу тебя, пусть не омрачится твое отношение к жизни и сохрани свое доверие ко мне. Ты ничего тут не потеряешь, потому что твоя радость будет и моей.

Если ты когда-нибудь окажешься в нашем городе и увидишь белый платок в моем окне, не посылай мне писем, а на следующее утро приходи опять. Если же ты не увидишь ничего, посылай их тотчас же и потом возвращайся опять, в знак того, что все в порядке.

Четверг [8 мая 1800]. Утром

Придешь ли ты? — — Все вокруг глухо и пусто без тебя! И мне страшно. Как мне вновь замкнуть в груди и не выпускать на волю рвущиеся к тебе навстречу чувства, если ты не придешь? — — — —

А если ты придешь, как трудно будет мне сохранить равновесие и не чувствовать себя слишком живой. Обещай мне, что ты больше не вернешься назад и спокойно уедешь отсюда, потому что, не будучи в этом уверена, я впадаю в величайшее беспокойство и буду метаться до самого утра, не отходя от окна, в конце концов должны же мы успокоиться, так будем же с надеждой следовать нашим путем, и в нашем страдании чувствовать себя все же счастливыми, и желать, чтобы оно долго-долго еще нас не оставляло, потому что в нем мы чувствуем совершенное благородство и поддержку в наших [душах] — — Прощай! Прощай! Благословение Неба да пребудет с тобой — — —

[Конец писем Диотимы.]

ДОПОЛНЕНИЯ

ГИПЕРИОН

(Отрывки)[397]

ТОМ ПЕРВЫЙ

ПРЕДИСЛОВИЕ АВТОРА

[Ср. с. 41]

Я охотно предвещаю этой книге любовь немцев. Но опасаюсь, что одни будут ее читать как компендиум и уж слишком сосредоточиваться на ее fabula docet, в то время как другие воспримут уж слишком легковесно, — причем и те и другие ее не поймут.

Кто только понюхает мой цветок, тому он останется неведомым, и кто вырвет его только для изучения, тому он также останется неведомым.

Разрешение противоречий в определенном характере служит не для одного только продумывания, но и не для пустой забавы.

Место действия, где развиваются события, не ново, и сознаюсь, что была у меня раз ребяческая попытка ввести в этом отношении изменения в книгу, но я убедился, что единственно оно подходит к элегическому характеру Гипериона, и мне стало стыдно, что предположительное суждение публики сделало меня таким не в меру податливым.

Сожалею, что обсуждение плана пока еще не всем доступно, но в ближайшем будущем последует второй том.

* * * [Ср. С. 86—88]

Я выполнил свое решение. Я, действительно, очутился на борту. Попутный горный ветер уносил меня из гавани Смирны. Отдавшись полному покою, совсем как дитя, неведающее, что принесет ему ближайший миг, лежал я на своем судне и смотрел на деревья, на мечети города, на свои зеленые береговые дорожки, на мою тропу к Акрополю — на все это смотрел я, а оно удалялось и удалялось... когда же я вышел в открытое море и все стало медленно куда-то погружаться, как гроб в могилу, тогда вдруг охватило меня чувство как если бы сердце мое разбилось.

— О, небо! — воскликнул я, и все живое во мне пробудилось, вступило в борьбу, чтобы удержать ускользающую действительность. Но она канула, канула!

Словно туман простиралась передо мной небесная страна, где я, как лань по вольному полю, вдоль и поперек исходил все долы и горы и подарил эхо моего сердца ключам и потокам, далям и глубинам земли.

Туда, на Тмол, восходил я, одинокий,