уверен. Титико предстояло отправиться к двоюродному брату.

Дата колебался. К вору в любую минуту могла нагрянуть милиция. Бекве его уверил, что его знакомый милиции не боится, так как отдает ей половину своего дохода.

Маленький дворик был огорожен колючей изгородью. Весь он был засажен фруктовыми деревьями. Они затеняли весь двор, так что с улицы дом почти не был виден. Справа за двором тянулась широкая канава, а слева — заросли колючего кустарника, такого густого, что казалось, сквозь него и ящерице было бы трудно проскользнуть. Вокруг почти никто не жил. Вдали стояло всего несколько деревянных домов, за которыми лежали обширные пустыри. Со двора вся дорога была видна как на ладони.

Мы притворили ворота. Отчаянно залаяла собака. Но на окрик Бекве ответила тихоньким радостным повизгиванием. Дверь нам открыл старик, который, увидев Бекве, побледнел, будто к нему пришла смерть. С трудом взял себя в руки и попытался улыбнуться. Надо было видеть эту улыбку! От страха у бедняги, кажется, даже зубы пожелтели. Он молча пропустил нас в комнату, разбудил хозяйку, которая, увидев Бекве, испугалась не меньше. Хозяин плотно притворил за нами дверь и бросился закрывать ставни на широких окнах. Он суетился, всячески старался показать, как он рад Бекве, помогал стаскивать хурджины и гуда, подавал стулья. Положил на стол английские сигары.

— Ну, вот и Хелмарди! Видишь, жив наш Хелмарди, — поминутно обращался он к жене и деланно улыбался.

Бекве, конечно, сразу заметил испуг хозяина. С презрительной жалостью посмотрел на седого, тщедушного старика.

— Знаю, что не рад нам, да ничего не поделаешь, придется нас приютить, не то... — Он взялся пальцами за горло, запищал, как поросенок, ухмыльнулся.

— У тебя все шуточки! — Хозяин нервно засмеялся и крикнул жене, стоявшей в углу, чтобы накрывала на стол.

После ужина мы легли. К мужу и жене Дата приставил лаза. Приказал ему лечь в их комнате. Хозяина предупредил, чтобы тот не смел выходить из комнаты без разрешения Шовката.

Ночь прошла благополучно, а наутро Титико ушел к двоюродному брату. Вернуться он должен был только ночью. Когда Титико ушел, Дата послал Бекве на чердак, приказал раздвинуть дрань и глядеть в оба на дорогу и окрестности. Заметив подозрительных лиц, немедленно сообщать. Хозяина предупредил: «Не сметь выходить из дому!».

День тоже прошел спокойно. Бекве сменил лаз, лаза — я.

Наступила ночь.

Дата велел собираться в дорогу.

Выйдя со двора, мы направились по дороге, идущей в город. Этой дорогой должен был вернуться Титико. Дата вдруг остановился:

— Боже, прости мне этот грех, но я сомневаюсь в Титико, — сказал он и с горечью вздохнул. — Мы устроим ему засаду. Если он приведет с собой ищеек, значит, продал душу дьяволу.

Было так темно, будто черное, как деготь, небо опустилось до самой земли. Мы затаились по обе стороны дороги. Ждать пришлось недолго. В ночной тишине послышались шаги и тихие голоса. Мимо нас прошли две большие группы людей, они спешили к дому нашего хозяина.

Хочешь верь, хочешь нет, в ту минуту я хотел умереть. Из-за вероломства Титико я, кажется, возненавидел весь род людской.

Немало горя пришлось мне хлебнуть в жизни, отца похоронил, сына-первенца лишился, но никогда еще на душе у меня не было так скверно, как в ту ночь. Ведь это я привел Иуду к Дата. Что же толкнуло его на предательство? Обещанные награды? Или под страхом пыток стал он тряпкой в руках палача? На душе кошки скребли. И только мысль, что надо выручать Дата и его товарищей, придала мне силы.

Мы уже собирались выходить из своего укрытия, как заметили еще нескольких человек, идущих со стороны города. Один из них остановился.

— Дальше идти не могу, мне плохо, — сказал он.

По голосу я сразу узнал Титико, и если бы лаз не придержал меня за руку, я бы бросился на Иуду.

— Знаем, знаем, отчего тебе вдруг плохо стало. Ладно уж, возвращайся и жди нас в управлении, — ответил ему чей-то басовитый голос, и Титико повернул обратно, а особоотрядчики продолжили свой путь.

Когда они скрылись из виду, мы вышли на дорогу. Дата, не говоря ни слова, бросился догонять Титико. Мы последовали за ним.

Титико, услышав за спиной шаги, обернулся.

— Эй, Титико, куда ты запропастился, парень? — Дата спрашивал таким спокойным тоном, будто и в самом деле был озабочен только лишь его задержкой. Будь я на месте шкипера, я бы тут же прикончил предателя. Клянусь богом, я до сих пор не могу понять, как это Дата, который иногда из-за какой-нибудь мелочи вспыхивал, как порох, проявил тут такую выдержку и хладнокровие.

Титико дернулся, будто собираясь бежать, но потом замер, как вкопанный, с ужасом глядя на нас. Дата спокойно прошел мимо.

— Бекве, — сказал он, — нам нельзя мешкать, показывай дорогу.

Мы захватили с собой Титико и пошли за Бекве.

Когда мы порядочно отошли от города и вошли в лес, Дата предложил передохнуть. Мы разожгли костер и уселись вокруг. Дата молча выкурил свою трубку, выбил ее, сунул в карман и только тогда обратился к Титико:

— Зачем тебе понадобилось продавать нас дьяволу?

Титико встрепенулся, глаза его забегали по сторонам. «Я...я» — он хотел что-то сказать, но слова застревали у него в горле. Неожиданно Титико выхватил револьвер, но лаз молниеносным движением выбил у него оружие из рук и приставил к горлу предателя дуло своего нагана.

— Отпусти его, Шовкат, — тихо, но повелительно сказал Дата лазу. — Не могу я взять на душу горе его несчастной матери. Он нас продал, пусть он и будет сам себе судьей. — И вдруг сорвался на крик: — Уходи, убирайся отсюда, покуда цел. И поживее, а не то я не ручаюсь за себя!

Титико, согнувшись в три погибели, бросился в кусты.

Мы погасили костер и быстрым шагом отправились дальше. Бекве вел нас к какому-то своему родственнику в Келасури.

— Значит, отпустили Титико? — разочарованно спросил Ваган.

— Такова была воля Дата. Но недаром говорят — жизнь изменника коротка. — Джокия помолчал немного, а затем продолжил свой рассказ. — Дом нашего нового хозяина стоял в одной версте от моря, на опушке леса. Было уже заполночь, когда мы подошли к дому. Две овчарки, огромные, как телята, с лаем накинулись на нас. Идущий впереди Бекве бросился на землю, крикнув, чтобы ложились и мы. Собаки бегали вокруг,