Я следую за принцессой в ее личные покои и вижу, как она садится к столу и берет лист бумаги. Она осматривает острие пера, макает его в чернила, тщательно вытирает и начинает писать своим уверенным изящным почерком.

– Ваша Светлость, тщательно все обдумайте, прежде чем писать. Что вы ему напишете?

Она поднимает на меня взгляд; от нее исходит леденящее спокойствие, словно она приготовилась ко всему этому, к худшему, что могло случиться.

– Я скажу ему, что никогда его не ослушаюсь, но не могу отринуть права, данные мне Богом, природой и родителями.

Она слегка пожимает плечами.

– Даже если бы я хотела отказаться от своего долга, я не могу этого сделать. Я родилась принцессой Тюдор. И умру принцессой Тюдор. Никто не может назвать меня иначе.

Болье, Эссекс, ноябрь 1533 года

Монтегю приезжает в Болье, верхом, в темную, туманную ночь, под ледяным дождем, с полудюжиной спутников и без стяга.

Я встречаю его во дворе конюшен, когда они заезжают, цокая подковами.

– Ты приехал в чужом обличье?

– Не совсем в чужом, но я не против того, чтобы меня не замечали, – говорит он. – Не думаю, что за мной шпионят или следят, и хочу, чтобы так оно и оставалось. Но мне нужно было с вами увидеться, леди матушка. Это срочно.

– Входи, – отвечаю я.

Я предоставляю конюхам принимать лошадей, а людям Монтегю самим искать дорогу в главный зал, где они смогут разжиться элем с пряностями, чтобы согреться. Сына я веду по узкой боковой лестнице в свои личные покои. Катерина и Уинифрид, мои внучки, и две другие дамы постарше сидят у окна с шитьем, пытаясь поймать последний дневной свет, и я говорю им, что они могут оставить работу и поупражняться в танцах в зале аудиенций. Они приседают и уходят, очень довольные тем, что их послали танцевать, а я поворачиваюсь к сыну.

– Что случилось?

– Элизабет Бартон, Кентская Дева, исчезла из Сайонского аббатства. Боюсь, ее мог забрать Кромвель. Он точно потребует у нее назвать друзей королевы, с которыми она встречалась. И точно захочет представить это как заговор. Вы с ней виделись с тех пор, как я ее к вам привозил?

– Однажды, – отвечаю я. – Она приезжала с женой кузена Генри, Гертрудой Куртене, и мы вместе молились.

– Вас кто-нибудь видел вместе?

– Нет.

– Вы уверены?

– Мы были в Ричмондской часовне. С нами был священник. Но он ни за что не даст против меня показаний.

– Может. Кромвель теперь прибегает к пыткам, чтобы получить нужные ему признания. Она говорила о короле?

– К пыткам? Он пытает священников?

– Да. Дева говорила о короле?

– Она говорила, что всегда говорит. Что если он попытается оставить королеву, его дни сочтены. Но она не сказала ничего, кроме того, что сказала самому королю.

– Она когда-нибудь говорила, что мы получим трон? Когда-нибудь говорила такое?

Я не собираюсь рассказывать сыну, что она предвидела его женитьбу на принцессе и то, что он станет королем-консортом. Не собираюсь рассказывать, что она предсказала, что род Плантагенетов снова станет королевской семьей Англии.

– Не могу сказать. Даже тебе не могу, дорогой мой.

– Леди матушка, сам Томас Мор предостерегал ее от того, чтобы предсказывать величие семье вроде нашей. Он напомнил ей, что сталось с капелланом Бекингемов, который знал о пророчестве и шепнул о нем Бекингему. Напомнил, что ложный пророк внушил нашему кузену мечты о величии, и король пошел на то, чтобы его обезглавить. Король обезглавил и пророка, и героя пророчества, и духовник герцога, и сам герцог нынче мертвы.

– Поэтому я никогда не говорю о пророчествах.

Мысленно я добавляю: «И о проклятиях».

Монтегю кивает, ему достаточно моих уверений.

– Половина двора встречалась с ней, чтобы она предсказала им будущее или помолилась с ними, – говорит он. – Мы не сделали ничего, кроме этого. Вы уверены, не так ли? Что мы не сделали ничего больше?

– Я не знаю, что она могла сказать кузине Гертруде. Ты уверен в Джеффри?

Монтегю печально улыбается.

– Я в любом случае уверен, что Джеффри нас никогда не предаст, – говорит он. – Хотя думаю, что он навещал Сайон и ездил с Девой в Кентербери. Но и другие так поступали. В том числе Фишер и Мор.

– Тысячи слышали ее проповеди, – замечаю я. – Тысячи с нею встречались наедине. Если Томас Кромвель захочет арестовать всех, кто молился с Кентской Девой, ему придется арестовать большую часть королевства. Если он хочет арестовать тех, кто думает, что королеву неправедно отставили, ему придется арестовать всех, кроме герцога Норфолка, Болейнов и самого короля. Нам ведь ничего не грозит, сын мой? Мы затеряемся в толпе.

Но Томас Кромвель – человек куда более дерзкий, чем я думала. Более честолюбивый человек, чем я полагала. Он берет под стражу Кентскую Деву, берет под стражу еще семерых святых мужей и снова арестовывает Джона Фишера, архиепископа, и Томаса Мора, бывшего лорд-канцлера, словно они ничтожества, которых он может взять на улице и швырнуть в Тауэр лишь за то, что они ему не понравились.

– Он не может арестовать архиепископа за разговор с монахиней! – говорит принцесса Мария. – Просто не может.

– Говорят, уже арестовал, – отвечаю я.

Болье, Эссекс, зима 1533 года

Я не жду приглашения ко двору на Рождество, хотя слышала, что праздник готовится большой, отмечают новую беременность. Говорят, женщина, называющая себя королевой, ходит, высоко подняв голову, и все время прижимает руку к животу, а на ее корсаже расставляют кружева. Говорят, она уверена, что в этот раз будет мальчик, я представляю, как она каждую ночь стоит на коленях, молясь о сыне.

Сомневаюсь, что в подобных обстоятельствах при дворе понадобится моя помощь. Я присутствовала при стольких королевских родах, что меня словно темный плащ окутывает разочарование. Сомневаюсь также, что при дворе хотят видеть принцессу, поэтому приказываю приготовиться к празднику в Болье. Но я не жду, что принцесса будет весела, ей не разрешают даже послать матери подарок и добрые пожелания к Рождеству. Подозреваю, что женщина, зовущая себя королевой, не велела посещать королеву или посылать ей подарки; но принцесса есть принцесса, и ее положение требует, чтобы мы отпраздновали Рождество.

Деревенским жителям запрещено выказывать почтение, но очень трогательно наблюдать, как они выражают любовь и поддержку. К нашей двери бесконечно несут яблоки, сыры и даже копченые окорока – с добрыми пожеланиями от фермерских жен. Вся моя семья, даже самые дальние родственники, присылает принцессе к Рождеству небольшие подарки. Церкви на мили вокруг молятся за нее и ее мать, и все слуги в доме, и каждый гость называют ее «Ее Светлость принцесса» и прислуживают ей, опустившись на колено.