— Круто! — не удержала эмоций Катя. — Ну кино прямо!

— Ага. Пусть резину переобуют… Шумахеры.

В любом случае им придется провозиться несколько минут, меняя колесо на запаску. Хотя совсем сбрасывать Веника со счетов я остерегался. По-прежнему было непонятно, каким образом, оставив джип далеко позади, мы нарвались на вторую машину? Маячка в Валериной «Хонде» быть не могло по определению, так как же они на нас вышли? Черт знает. Даже если следили второй машиной, все равно никак не получается. Мы ведь пробку пешком обогнали, а потом сразу врезали по МКАД на всю катушку. Нечисто тут, ой нечисто.

— Не пойму, как они нас вычисляют? — поделился я с Катей возникшей тревогой.

— Двумя машинами следили.

— Не получается. Вспомни, какая пробка. Если только у них на развязке с Кольцевой пост стоял. Но как-то неправдоподобно это. Нет?

— Да, — согласилась Катя. — А радиомаячок тебе в ментовке не могли пристегнуть?

— Разве что в задницу, извини, засунуть. Но я бы почувствовал.

Катя фыркнула коротким смешком.

— Как ты там? — спросил я хозяина выручившей нас машины.

— Живой, — буркнул Валера. — Охренели вы с такими фокусами. Думал, шутите про погоню…

— Конь пусть думает, у него голова большая. До Сергиева Посада дотянешь? До больницы, в смысле.

— А есть выбор?

— Нет, — честно ответил я.

— Ну и не парь мозги, — сквозь зубы закончил беседу Валера.

Крепкий парень, надо признать. Я начал испытывать по отношению к нему неподдельную симпатию. Еще до одури захотелось курить, так что я не выдержал и остановился на краю дороги. Вышел, достал сигарету из пачки, размял, звякнул крышечкой зажигалки… Хорошо. Катя тоже вышла и закурила.

— Ну, мать вашу, мне, может, тоже кто даст сигарету? — обиженно донесся из салона голос Валеры.

— Совсем, блин… Машину забрали, помяли, чуть не угробили…

— Тебе нельзя курить, — отозвался я. — И так на грани шока, а еще периферийные сосуды сузятся.

— Иди в жопу! — Валера поднялся с сиденья и, морщась, приоткрыл дверь. — Сигарету дай. И вообще, чего ты из себя корчишь? Блин, не плечо бы, так я бы с тобой поговорил.

По дороге проносились машины, то и дело обдавая нас упругой волной ветра.

— Лучше покажи плечо, — я шагнул к нему и осмотрел место попадания пули.

Чиркнуло самую малость, но, когда речь идет о пуле, там и самой малости иногда достаточно для летального исхода. Боль, страх, потеря крови, шок. Вот четыре фактора, которые могут превратить легкое ранение в роковое. Удивительно, какое число людей умирает именно от страха. Одного парня, из срочников, сильно контузило взрывом снаряда. Он лежал на спине, был в сознании и все время плакал. Шептал, что не чувствует тела. Конечно, он и не слышал ничего, в том числе и себя. Я кричал ему, знаками пытался объяснить, что с ним ничего страшного не произошло, что это не надолго, что скоро прилетит вертолет. Я показывал ему пальцем, как крутится вертолетный винт. А он шептал, что ему оторвало половину туловища, что он чувствует, как жизнь вытекает из него вместе с кровью. Он бледнел все сильнее и через двадцать минут умер, совсем чуть-чуть не дождавшись прилета врачей. А ведь в него даже не единого осколка не попало!

Внезапная словоохотливость Валеры меня насторожила — очень уж напоминала она первую стадию шока. А шок — страшная вещь. От страха или боли периферийные сосуды сжимаются, и тканям перестает хватать кислорода. В ответ на это организм начинает спасать сам себя, оказывая самому же себе медвежью услугу — тонус сосудов увеличивается многократно, и начинается их спазм, что еще сильнее усугубляет ситуацию. Резко уменьшается объем циркулирующей крови. Кровоснабжение мозга и сердца остается прежним, а вот почкам, печени и кишечнику начинает катастрофически не хватать кислорода. Организм решает, что произошла серьезная кровопотеря, и начинает перекачивать жидкость из межклеточного пространства в кровь. Это накручивает шоковый цикл еще сильнее. В панике сосудистое русло резко расширяется, из-за чего настолько же резко падает давление крови и еще сильнее снижается объем циркулирующей крови. И так до необратимых изменений. Тут не до шуток — спасать человека надо.

Я взял Валеру за запястье, пощупать пульс, но он вырвал руку.

— Блин, да не лапай меня!

— Дурак ты. Руку дай. В гроб захотел раньше времени?

— А ты что, доктор?

— Хреноктор.

Я таки поймал его за руку и нащупал пульс. Хреновый пульс. Да и рука холодная. Точно шок. А средство против него одно — полная анестезия, чтобы свести на нет дурацкие защитные реакции организма. Лучше всего для таких целей подходят опиаты. Вот герыч бы подошел в самый раз. Но это доза для Ирины.

— Черт меня подери! — не выдержав, ругнулся я вслух.

Располовинить? А если не хватит этой половины ни для Валеры, ни для Ирины? Что я буду делать тогда? Ну почему же всегда так хреново бывает! Почему всегда жизнь ставит перед таким выбором, когда, что ни выбери, все равно не миновать дерьма?

— Чего там? — насторожился Валера, еще больше бледнея.

— Да ничего, это я так, о своем. Плевая рана.

— Ни хрена себе! Половину плеча разнесло!

— Не гунди! — остановил я его. — Кость не задета, кровища не хлещет. Где у тебя аптечка?

— Сзади. Слушай, что-то мне хреново как-то… Блин, пальцы ломит.

— Забей. Это самовнушение, — ответил я, открывая коробку автомобильной аптечки.

Анальгин, валидол… Это все пустое сейчас. В жгуте надобности тоже нету. Вот шприц-тюбик промедола выручил бы сильно, но автомобильная аптечка все же не военный медпакет. У нас государство скорее угробит сотни людей в год, позволив им умереть от шока на дорогах, чем пустит промедол в свободный оборот. А ведь на войне промедол у каждого в кармане, и ничего, повальной наркомании не обнаружено. Как будто гражданские дурнее военных. Бред! Кто хочет обдолбиться, найдет где купить, а вот когда возникает необходимость и нет под рукой препарата, тогда труба.

Найдя бинт и вату, я примотал к плечу Валеры тугой тампон, чтобы уменьшить кровотечение. Сейчас ему каждая капля жидкости на вес золота и даже дороже.

— Ты что, блин, правда доктор? — заинтересованно наблюдал он за мной. — Ну и денек сегодня. Или ты секретный агент, как Шварценеггер в «Правдивой лжи»? Хотя для агента ты мелковат.

«Болтай, болтай, — думал я, затягивая бинт. — Сейчас тебе надо. Потом тебя еще заставлять придется языком шевелить, потому что если без анестезии уснешь, то не проснешься уже никогда».

Валера об участи своей не догадывался и продолжал тараторить. В первой стадии шока всегда распирает, по себе знаю. А потом угнетение всех систем и… Меня чаша сия миновала, а вот некоторых хороших друзей не удалось спасти.