И все же фасад храма — это одно. Зачем тратить столько сил на туннель, о существовании которого почти никому не известно?

Наконец мы очутились в высоком холодном зале, освещаемом шипящими газовыми лампами. Хотя зал тоже находился под землей, газовый свет намекал на то, что мы находимся в просторном подвале под каким-то сооружением Храмового квартала. Видимо, здешние архитекторы знали толк не только в наземных сооружениях!

Стараясь отвлечься от горя, я стала озираться по сторонам. В плане зал оказался правильным восьмиугольником; длина каждой стороны составляла примерно двенадцать локтей. В углах темнели колонны, которые вздымались в высоту локтей на тридцать. Их венчали округлые своды. Стены и пол были покрыты инеем. Посередине на мраморном полу смутно чернел какой-то знак.

Во всех стенах имелись ниши; все они, кроме одной, были глухими. Септио вышел на середину зала:

— Делай как я!

Я послушалась и подошла к нему. Он закрыл глаза, и я тоже. Вдруг я почувствовала рядом с собой что-то большое, тяжелое. Правда, незнакомое существо не излучало ужаса, как бескожее существо, которое унесло Танцовщицу. Я стиснула кулаки и стояла рядом с Септио, готовая драться до конца.

Он тронул меня за плечо:

— Пошли!

Стены вдруг поплыли перед моими глазами. В конце цепочки наших следов на полу оказалась глухая ниша. Напротив чернел проем.

— В чем дело? — спросила я. — Какая-нибудь черная магия или просто пол медленно вращается?

Септио посмотрел на меня исподлобья:

— Зелёная, иди, куда ведет дорога!

— Я много времени провела в храме; всю жизнь меня окружали практичные женщины. — Одной из которых была Танцовщица. Она была первой и самой лучшей! При мысли о ней слезы брызнули у меня из глаз.

По совершенно темному коридору мы перешли почти в такой же просторный зал, как предыдущий, восьмиугольный, только новый зал был четырехугольным, узким и длинным. По стенам горели свечи, отлитые из темно-коричневого воска. Когда мы вошли, свечи вдруг ярко вспыхнули и осветили противоположную от нас стену, на которой висело серебряное зеркало. На полу валялись какие-то тряпки, подушки и валики. Посреди комнаты, там, где свечи горели ярче всего, стоял низкий стол, на котором я увидела несколько подносов, мисок и чаш.

— Иди сюда, — позвал Септио, — сядь. Побеседуем спокойно. Здесь нам никто не помешает.

Оказавшись на середине зала, я бросила взгляд в зеркало. Отражение появилось не сразу — так эхо возникает не одновременно со звуком. Раньше я никогда не сталкивалась с таким явлением и решила, что зеркало заколдовано. А может, заколдована я?

— Последнее время мне с подземельями не везет, — сказала я, садясь за стол. От стоящей рядом миски шел соблазнительный аромат. Ослабевшая от потери крови, я инстинктивно хотела есть и пить и одновременно испытывала вину за свой голод, как будто им предавала исчезнувшую наставницу.

Септио устроился рядом со мной — близко, но не касаясь меня.

— Попробуй! — указал он одну из мисок.

— Пища поможет найти ее? — спросила я и подумала: «Или ее тело».

— Ешь, не спеши. Тебе нужны силы, а время у нас есть.

Я ему не поверила, но и выбора у меня тоже не было.

Я запустила пальцы в миску и поднесла к губам кусочек мяса, пропитанный густым темным соусом. Вкусно! Мясо оказалось соленым, пряным. Его приготовили с добавлением специй, каких не ожидаешь найти в кухне Каменного Берега.

Настоящий бальзам для моего ослабевшего организма!

Сбросив покрывало, я набросилась на еду, с трудом заставляя себя не чавкать. Так нищий стоит рядом с пекарней, сходит с ума от аромата свежего теста и жадно набивает рот крошками, которые остались на пустом хлебном подносе.

Утолив первый голод, я стала есть медленнее. Не хотелось унижаться перед молодым священником, с которым мы когда-то почти подружились.

— Спасибо, я насытилась. Скажи, где она?

— Я тебе сказал. Ее унес аватар.

— А еще ты сказал, что спасти ее никак нельзя. Скажи спасибо, что я тебе верю, иначе я бы уже разнесла в щепки твой подземный зал! — пригрозила я. До чего же приятно было сидеть в тепле и покое! Ко мне понемногу возвращались силы. — Ты намекнул, что спасти ее можно и по-другому. — Я подалась к нему и почувствовала тепло его дыхания. — Говори! — хрипло прорычала я.

— Все зависит от желания бога, — почти так же хрипло, как я, ответил Септио. — Бескожий — не феопомп, поэтому не понесет ее сразу к алтарю. Какое-то время он будет ее хранить.

— В безопасности или в боли и страхе?

— Зелёная, какого бога мы чтим здесь?

Я не выдержала:

— Почему?! Почему ты преклоняешься перед каким-то дешевым злодеем? Жизнь и без того трудна; к чему унижаться перед чудовищем? — Я не спросила, что такое «феопомп».

— Ты знаешь, что мы здесь делаем? Знаешь, почему?

— Нет, — призналась я.

— Тогда не критикуй. Небесное расщепление было ударом, которое отозвалось во времени.

— Ты говоришь о божественном разделении? — Небесное расщепление! Подумать только! Хорошо, что в храме Серебряной Лилии нет многочисленных ритуалов, связанных с порядком общения жриц и богини.

— Да, — удивленно ответил Септио. — Но большинство людей называют это «расщеплением».

Я сильно дернула его за темно-русую кудрявую прядь:

— Я — не «большинство людей». Достаточно того, что я считаю твоего бога, пожирателя живых, достойным твоего почтения. Поверь, я кое-что понимаю в том, что делаю.

— Девочка, ты сильно изменилась за время своего отсутствия, — еле слышно сказал он и поцеловал меня.

От неожиданности я оцепенела. Хотя он был чисто выбрит, меня словно током дернуло.

Придя в себя, я отпрянула и, размахнувшись, влепила Септио звонкую пощечину:

— Я тебе не шлюха!

Мы оба долго молчали. Молчание стало началом чего-то важного… или не очень важного.

— Говори, где она?

— О Танцовщице нужно спрашивать отца Примуса, — с трудом ответил Септио. — Но сначала я должен кое-что выяснить.

— Ее разорвут на куски? Сожрут?

— С ней ничего не сделают, пока феопомп не заберет ее.

— Кто такой феопомп?

Он криво улыбнулся:

— Я.

— Ублюдок! — прошипела я на селю.

— Н-нет, нет! — Руки его взлетели, как птички, что отгоняют коршуна от гнезда со своими птенцами. — Аватар скрылся в лабиринте и блуждает там… Я ничего не могу поделать, пока он не выйдет. Если ей повезет, она не вспомнит этого путешествия.

— Зачем поклоняться боли? — спросила я, желая как-то отвлечься.