что она была еще маленькая, — я наклоняюсь и чмокаю Настену в лоб. — Спи, мое солнышко. Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, папочка.

Я сижу рядом с кроваткой и смотрю, как Настена уходит в мир чистых, безмятежных детских снов. И думаю о том, что она сказала. Да, почему-то многие сказки заканчиваются свадьбой, а потом… «И жили они долго и счастливо, и умерли в один день». А вот в жизни, которая начинается за дверью детской, почему-то все не так.

Все куда как печальнее.

* * *

Из зала суда мы с Ириной выходим вместе, рука об руку, будто ничего не случилось. Тестюшка, который все заседание смотрел на меня глазами киплинговского Нага, ковыляет следом. Хорошо еще, что любимой тещи на суде не было — осталась с внучкой…

Серый хмарный день вполне соответствует моему настроению. В душе пусто и наплевано. И хоть все прошло чинно и благопристойно, без перетряхивания грязного белья на людях, чувство такое, будто извалялся в грязи, которую ничем не отмоешь.

Павел уже тут как тут. Как всегда безупречен — в отличном костюме, при галстуке, сорочка под пиджаком белее снега, на манжетах запонки, в руке дорогая барсетка из натуральной кожи. Выбрит так, что морда лоснится. Джентльмен, настоящий денди. Вспоминаю, как Ирина все эти годы пыталась сделать меня таким же доморощенным лордом. Наутюженным, наглаженным, чисто выбритым, расчесанным волосок к волоску, пахнущим «Кензо», кожаными аксессуарами и деньгами, и совершенно лишенным индивидуальности. Как и полагается воспитанному человеку, Павел приветствует меня коротким бездушным кивком и сразу берет Ирину под руку. По-хозяйски так берет, но теперь он имеет на это полное право. И меня это нисколько не задевает. Меня даже самого поражает, насколько мне плевать на это.

— Павлик, подожди меня в машине, — просит Ирина. Видимо, ей кажется, что мы еще не все друг другу сказали, но откровенничать с Бывшим при Новом как-то не комильфо.

— Ты ничего не забыл, Вьюгин? — спрашивает она, когда Павел походкой Супермена и Покорителя Вселенной уходит к своему «Лексусу».

— Разве что поцеловать на прощание, — отвечаю я. — Но тебе ведь это ни к чему, верно?

— Ключ от квартиры, — Ирина протягивает руку ладошкой кверху. — Не хочу менять замок.

— Ах да, — я снимаю ключ со связки и кладу на ладонь бывшей супруги. — И, надеюсь, твои папенька с маменькой уже провели полную инвентаризацию имущества? Посчитали все гвозди, все шпингалеты на окнах, все лампочки, все вилки и ложки, всех дохлых тараканов за плинтусами? Это чтобы разговоров потом не было, что обокрал вас, сирых.

— Ты ничего не хочешь мне сказать?

— А что говорить? Вроде бы все сказано. Ты получила, что хотела.

— А ты?

— Наверное, и я тоже. Самое главное — я от тебя избавился. Но Настю ты у меня не заберешь, и не мечтай. Я был, есть и буду ее отцом. Я, а не твой Павлик.

— Помечтай, Вьюгин, мечтать не вредно, — в улыбке Ирины сквозит что-то невыразимо мерзкое. — Я сделаю все, чтобы МОЯ дочка была счастлива. Без такого отца.

— НАША дочка, — поправляю я. — Наша. Только так.

— Надеюсь, мне не придется выбивать из тебя алименты?

— Не придется. Своего ребенка я не оставлю вам на съедение.

— Продолжаешь считать себя настоящим мужчиной, а меня тварью? Ну-ну, продолжай. Только ведь ты знаешь, что на самом деле ты тряпка, Макс. Неудачник и тряпка.

— Ты забыла добавить: «Интеллигент сраный». Это ведь так меня твои родители за глаза называют? Не повезло им с зятем, точно. Не орел я, не орел.

— Даже тут ты продолжаешь юродствовать.

— Конечно, я юродивый. «Не наш, не от земли», — передразнил я, подражая тестягиной манере выговаривать слова. — Езжу на мотоцикле, слушаю «Deep Purple» и не понимаю, чем картошка, купленная на рынке, отличается от выращенной на собственном огороде. Трачу деньги, вместо того, чтобы их на книжку складывать, на черный день. Вместо того, чтобы по выходным на тещиных сотках раком стоять, книги читаю. Истинный придурок. И виноват перед тобой выше крыши. Соблазнил, паразит проклятый, вашу семейку четырехкомнатной «сталинкой» в самом центре города. Доходами соблазнил — как же, в частной фирме работаю, зарабатываю хорошо. Так соблазнил, что доченьку за меня тут же отдали. Я же все помню, радость моя. Хорошо помню.

— И что же ты помнишь, родной?

— Как твои папенька с маменькой изменили ко мне отношение после первого визита в наш дом. До того волчарами на меня косились, на дух меня не переваривали, а после слаще меда стали, о свадебке заговорили. Ну как же — у женишка-то квартира в сто двадцать квадратов в центре города! Даже половину суммы на покупку квартиры дали, целых два миллиона из кубышки вытащили, расщедрились, хотя за копейку в церкви пернут. Еще бы, намечалось очень выгодное вложение капитала!

— Ты моих родителей не трогай, ты их в зад целовать недостоин!

— Конечно, недостоин. Их сам Александр Македонский не переплюнул бы. Это же стратеги, не родители. Так все просчитать на перспективу! Только-только Настенька родилась, так сразу, как будто невзначай пошли эти душевные разговоры — мол, свекровка одна живет в четырех огромных комнатах мандой-барыней, а сын со снохой и дочкой в двухкомнатной хрущобе, чего бы не поменяться квартирами, молодым жизню улучшить! А я возьми и откажись меняться, потому что понял, что не со своих слов говоришь. И сразу стал мамсиком, неудачником и тряпкой. Сломал тебе жизнь, лучшие годы украл. Хватит, Ирина. Пускай я в твоих глазах тряпка — мне плевать. Какой есть, такой есть. В любом случае послезавтра у нас суббота, и я заеду за Настеной.

— Думаешь, я позволю тебе возить ребенка на этом двухколесном гробе?

— Позволишь, потому что я ее отец. Никто не лишал меня родительских прав, так что свои страхи и капризы можешь засунуть себе куда поглубже. Чего уставилась, как Ленин на буржуазию? Я вам не позволю сделать из Настасьи плебейку, вроде вас. Не дождетесь.

— Очень эмоциональная речь, — Ирина улыбнулась еще более мерзко. — Ладно, чеши отсюда, неудачник. Я-то думала, ты хоть на прощание мужчиной себя покажешь. А ты как был чмо, так и остался им.

— Чмо сейчас в "Лексусе" сидит, тебя ждет. Чистый подкаблучник без грамма индивидуальности — идеальный мужчина для тебя. Будешь лепить из него все, что захочешь Ну уж кто он точно, пластилин или говно, будущее покажет… И предупреди своего Павлусика, чтобы не смел обижать Настю. Узнаю что-нибудь, вдовой тебя сделаю. Я не шучу.

— Какие мы грозные! Давай, вали отсюда, клоун голожопый.

— Ага, голожопый, но