И тут произошла третья неожиданность. Разрез в стенке воздушного пузыря огромной рыбины, уже было затянувшийся и превратившийся в красный шрам, опять лопнул, и в него ввалился наш знакомый Хлорофос. Вид его был ужасен: черный комбинезон покрыт кровью и рыбьей слизью, шлем потерян, короткий ствол автомата необычного вида дымится. Откуда-то доносились глухие звуки огневого боя: по-видимому, опергруппа ГРУ, добравшись до «ближневосточной юрисдикции», таки нарвалась на превосходящие силы «мутантов» и испытывала определенные проблемы. Хлорофос ошалело осмотрелся, зафиксировал наличие «ковчега», понял, что достиг нужной точки, вспомнил проведенную в Афганистане молодость и, не став терять времени и репутации, разрядил в окружающих весь магазин. Но единственное, чего он добился, были несколько царапин на живых стенках рыбьего пузыря. Увидев такое дело, отважный десантник выдернул чеку из гранаты и с надрывом, как учили, крикнул:

— Сдавайтесь, с-суки!

Пока все присутствовавшие «суки» лихорадочно раздумывали, как бы им, небожителям, побыстрее сдаться одинокому воителю с Земли, произошла еще одна — почти последняя — неожиданность, и из воздуха материализовалась красавица Лена. Ее тут, как и спецназовца из Главного Разведывательного Управления, по-прежнему стоящего в позе статуи с гранатой, никто не ждал, а потому Египтянин, которому посмели уже дважды прервать кульминационный момент десятки лет готовившегося заговора, прорычал:

— А тебе что нужно, блудница?!

Блудница, не обращая на него внимания, стремительно подошла к жалким останкам Учителя. Ее прекрасное лицо покраснело, ноздри едва заметно шевелились от гнева. После этого она обменялась взглядом с не менее остальных удивленным ее появлением Аналитиком и наконец, не моргая, уперлась в черные сумасшедшие глаза Египтянина.

В следующее мгновение перед харей змеи, обвившей Аналитика, подпрыгнула неизвестно откуда взявшаяся уже хорошо знакомая нам жаба с ухмыляющейся рожей. Змея, не в силах справиться с инстинктивным позывом, оставила Аналитика и метнулась за наглым земноводным. Аналитик тут же освободился, метнул корону с желтыми алмазами в темноту, попал в махаона, издавшего странный пищащий звук, и бросился развязывать рыжеволосую красавицу-еврейку. Чокнутый жених Мари, уже не колеблясь, треснул Египтянина по лысой башке так, что по разлетевшимся в разные стороны кровавым ошметкам стало сразу и бесповоротно понятно: он уже никогда более не поведет избранный народ на новые подвиги во имя самого себя. Техник-израильтянин метнулся к «ковчегу», но прыгнувший откуда-то с потолка крыс Альфред вцепился ему в ухо. Техник заорал и забегал кругами по рыбьему пузырю, пытаясь отделаться от маленького, но упорного грызуна. Уриэль, попытавшийся помешать Аналитику спасти очередную девушку, получил от Михаила ногой по чувствительному месту, от чего у него выскочили глаза и покатились по кожистому полу. Деревянный гроб с термоядерной бомбой повышенной мощности, до этого спокойно стоявший на своем месте, вдруг поднялся в воздух. Все замерли.

Развязавший девушку Аналитик застыл, держа ее в мужественных объятиях. Бывший подводник Жан-Клод стоял с окровавленными щипцами над бездыханным Законодателем. Замерли Михаил и Уриэль. У всех ангелов торчком, как хвост у рассерженного кота, встали перья на крыльях. Техник-израильтянин был наконец оставлен в покое крысом Альфредом, который, сев тому на голову, тоже уставился на бомбу своими розовыми глазенками альбиноса. Глаза Уриэля, сделав большой круг, вернулись к хозяину, присевшему в позе вратаря, принявшего пенальти не на то место, впрыгнули обратно в черные глазницы и, провернувшись, тоже уставились на висящий посередине помещения «ковчег». Михаил странно, будто ожидая приказа, смотрел на Лену. Миссионер смотрел на свою дочку. Вероника смотрела на Аналитика. Аналитик смотрел на Лену. Время застыло.

Далеко-далеко от Земли, в десятках световых лет холодного и прекрасного космоса, в другом измерении, по ту сторону Альфы Центавра, на несколько секунд вспыхнуло новое солнце. Эту вспышку случайно увидел уже знакомый нам астронавт с Международной Космической Станции. Странно, но он оказался единственным свидетелем, увидевшим термоядерный взрыв. Его не увидели ни остальные члены экипажа, ни приборы самой станции, ни центры предупреждения о ракетном нападении на Земле. Никто, кроме него, не увидел и другого странного зрелища.

Насколько позволял иллюминатор несущейся возле щели между двумя измерениями станции, он увидел фигуры миллионов людей, медленно летевших куда-то. Некоторые были молоды, другие — постарше, одни были одеты в одежду кочевников, многие — в робы концлагерей. Но у всех у них были одинаково счастливо улыбающиеся лица только что проснувшихся после хорошего сна. Во главе этого невероятного исхода летела красивая рыжеволосая девушка. Лишь ее голубые глаза были печальными, как будто она оставила в Раю кого-то, достойного ее чувств. Все они были наконец свободны.

На другом конце вселенной, в стране с запоминающимся названием Ангола, под ослепительно жарким солнцем и ярко-синим небом тихо лежала покрытая клочковатыми кустами бескрайняя красная африканская саванна. Она была пустынна и прекрасна в своей почти абсолютной свободе от человеческого присутствия. Философ заметил бы, что подобная кажущаяся необитаемость является несколько странной для родины первого человека, и нашел бы в этом очередное диалектическое противоречие. Но философы редко посещали Анголу вообще и ее границу с Намибией в частности, справедливо предпочитая цивилизованный комфорт мест, более способствующих спокойному рождению мысли.

Ранним утром, когда жара еще позволяла быстрые движения тела, здесь прошла немногочисленная цепочка остатков древнего племени аборигенов. Во главе ее ступал пожилой, согнутый возрастом вождь с покрытым шрамами ритуальных насечек лицом, вооруженный тяжелым копьем из красного дерева и привязанным за кожаную бечевку револьвером типа «Наган», произведенным Тульским императорским оружейным заводом. Револьвер, в течение почти столетия лишенный необходимого ухода и смазки, давно не стрелял, да и не предназначался более для этого. Он достался предкам вождя от давнего белого друга — русского офицера и осколка великой в прошлом империи, искавшего здесь смысл жизни и ценные минералы, а нашедшего малярию и вечный покой. Умирая в горячечном бреду под куполом девственно сверкающих звезд, белый офицер не знал, что спустя десятки лет его правнук пройдет по этим же полюбившимся ему местам и что у него будет странное прозвище — Аналитик.

Несмотря на возраст, глаза вождя первыми увидели идущих по пустыне одетых в лохмотья белых людей. Это были красивая сероглазая женщина лет двадцати пяти и девочка лет одиннадцати с совершенно замечательными смеющимися ярко-синими — наверное, как у ее отца — глазами. По всей видимости, они оказались здесь недавно, так как их кожа не успела сгореть на солнце, а ноги исцарапаться в кровь. К большому удивлению старого и мудрого вождя, женщина говорила на его языке. К большому удивлению самой женщины, ответив ему, она вдруг поняла, что теперь знает все земные языки. Тем не менее, когда вождь, давший им напиться из потрепанной пластиковой бутыли, спросил, как и почему они здесь оказались, сероглазая девушка сказала лишь одно слово по-французски: «Analyste». А потом, подняв к небу плачущее, но счастливое лицо, изо всех сил еще раз крикнула: «Analyste!» Она ошиблась, благодаря любимого мужчину, но ошибка была искренней и простительной. Та, которая вернула их на грешную Землю и наконец дала ее дочери глаза, нисколько не обиделась. За тысячи лет она все же научилась понимать, любить и прощать.