— Нет! — вдруг вскрикнула девушка. — Сначала еще раз!

Аналитик подчинился. Теперь они занялись любовью при свечах, и им было еще лучше друг с другом, чем в первый раз. Все это время в подсознании Аналитика зрела догадка по поводу того, кем была его спутница этой ночи. Когда спустя долгое время они опять вместе испытали оргазм и лежали после этого во влажных объятиях, он наконец решился. Она более не сопротивлялась. Наш герой осторожно снял маску и увидел знакомое и любимое лицо Мари из Лиона.

— Почему, — спросил он, — почему ты просто не могла сказать мне, кто ты?

— Мой любимый, — погладила его грудь Мари, — я не могла это сделать здесь, в Преисподней. У нас, если мужчине становится небезразлична женщина, он больше никогда ее не увидит. Прости меня за спектакль, но без него у нас не было бы и этой ночи. А ведь эта ночь единственная, потому что здесь мы больше никогда не встретимся! Если, конечно, ты относишься ко мне так, как я думаю, — добавила она, печально усмехнувшись.

— Как никогда? — застонал Аналитик, вдруг вспомнивший рассказы Казановы об адских порядках. Он прижал к себе тело любимой женщины, пытаясь защитить его от неизбежного, но она превратилась в облако и, быстро потеряв очертания, исчезла из его объятий. Он остался один. Единственное, что напоминало о Мари, был оставленный плащ и ее запах на его коже. Одинокий, голый и несчастный, он неподвижно сидел на кровати. Спустя некоторое время он вспомнил о подарке, сделанном Сатаной, и посмотрел на кольцо, тускло блестевшее на его пальце. Он было уже решился прижать его, как учил Нергал, к сердцу, но в последний момент сжал ладонь в кулак и с усилием положил руку на простынь. Надо было уходить.

Спустя некоторое время Аналитик и его товарищи по Аду молчаливо шли по направлению к выходу из самого лучшего вертепа Вселенной. Амброс и Казанова, успевшие в отсутствие нашего героя вкусить весь спектр ожидаемых удовольствий, сначала, когда он вернулся, попробовали шутить над его мрачным видом. Но ом лишь молчал и не откликался на инсинуации типа «она оказалась мужчиной?» или «слишком много шампанского?» и прочей приличествующей случаю ерунды, о которой могут трепать языком мужчины, еще не отошедшие от бурно проведенной ночи. Вскоре, поняв, что произошло нечто более серьезное, чем неожиданный приступ импотенции, два старика наконец, переглянувшись, притихли. Этот Аналитик, конечно, парень что надо, но со странностями. А поскольку оба обитателя Ада имели похожую репутацию при жизни, то уважать чужие странности они научились давно и безусловно.

Внимание нашего героя, до этого бывшего апатично-равнодушным ко всему окружающему, вдруг привлекла одна из групп периодически попадавшихся им по пути посетителей «Глобуса». Трое черных ангелов, в которых Аналитик узнал тех самых, кто резал ремни из спины грешницы на улице, несли нечто, напоминающее свернутый ковер. «Ковер» неожиданно закричал так, что у ангелов встали дыбом перепончатые крылья, и, резко дернувшись, вырвался из их рук. Упав на мраморный пол, «ковер» оказался девочкой лет одиннадцати. Когда ангел с рукой-сороконожкой попробовал ухватить длинные темные волосы вырвавшейся, та, не глядя, лягнула его в область, в которой у сильной половины людской расы размещаются органы, наименее благоприятно переносящие подобное обращение. Как было эмпирически доказано в следующую секунду, соответствующие органы у ангельской расы скорее всего находились там же и обладали сравнимой чувствительностью. Слуга Сатаны невольно присел от боли, беззвучно охнул, зашевелив губами, как большая черная рыба, а потом, вновь обретя дар речи, зарычал: «Убью, стерва!»

Девочка, не слушая его угроз, уже убегала в направлении Аналитика и его спутников. Правда, бежала она несколько странно, иногда натыкаясь на препятствия и делая хаотичные повороты. Когда она приблизилась к друзьям, с интересом наблюдавшим происходящее, Аналитик увидел ее лицо и понял причину странной манеры двигаться. Девочка была слепа. Вернее, она была не просто слепа, а на ее искаженном ужасом лице вообще не было глаз. Были лишь округлые пространства, покрытые гладкой кожей, что создавало впечатление пустых глазниц у греческих статуй. Когда Аналитик увидел ее лицо, его сердце защемило от жалости и боли, и он более не колебался в принятии решения. Амброс, сразу же почувствовавший это, крикнул:

— Нет! Не делай этого! Это не наше дело! Мы ей не поможем!

— Она все равно обречена! — поддержал его Казанова, с тревогой смотря на ангелов, приближающихся с весьма недобрыми выражениями на до тошноты правильных ликах.

Но Аналитик, поймав в свои руки мечущуюся, как затравленное животное, девочку и прижав ее к себе, прошептал ей на ухо:

— Не бойся! Я не сделаю тебе ничего плохого! Я помогу тебе!

— Кто ты?! — взвизгнула та. — Отпусти меня!

— Я тот, кто не дает в обиду детей! Или, вернее, больше не дает, — добавил Аналитик, вспомнив свое пребывание в Африке.

Девочка подумала, не укусить ли этого неизвестно откуда взявшегося в царстве безнадежности и мучений защитника, но передумала и, по-детски всхлипывая, тревожно затихла, ожидая дальнейшего развития событий. События, как и можно было бы предположить, не заставили себя долго ждать.

Когда трое опричников, с сердитыми лицами и вынутыми из ножен огненными мечами, приблизились к не приготовившимся к худшему друзьям, они, увидев нимб Аналитика, ненадолго заколебались.

— Эй, доходяги, отдайте девчонку и идите отсюда, пока не поздно! — прошипел мутант с куриными лапами.

— Лучше отдайте сразу, а то потом я ей кое-что похуже сделаю! — поддержал его доковылявший к месту конфронтации страдалец с отбитыми гениталиями.

— Что, болят? — с поддельным сочувствием спросил Казанова, спокойно поглаживая эфес шпаги.

— Ага! — недоверчиво ответил обладатель насекомообразной лапы.

— Хорошо! — жестоко подтвердил его подозрения Казанова. — Хорошо, что болят. Скажи спасибо, что не я тебе двинул, а только эта девочка. Зачем она вам?

— А зачем вы все здесь? — в недоумении спросил молчавший до этого третий ангел. — Радоваться жизни, которой у вас нет? Этой еще повезло: важный гость глаз положил! Пусть спасибо скажет! Да вам-то что, своих мучений мало?

Услышав это, девочка опять надрывно зарыдала. Ангел-«сороконожка» мгновенно протянул к ней чудовищную лапу и повторно попробовал схватить ее за волосы. Аналитик закрыл ее своим телом. Насекомообразная лапа, неприятно шелестя хитином, но не тронув его, убралась обратно. Ангел зашипел от злости:

— Ты что, спортсмен?

— Нет, я физкультурник! — серьезно ответил Аналитик и двинул ему по зубам. Эффект касания сжатых в кулак пальцев обладателя феноменального количества святой энергии с физиономией ангела был таков, что черный ангел с потревоженными гениталиями полетел кувырком, обнажая под панцирной юбкой несвежее белье и дьявольски волосатую задницу. В ту же секунду Казанова мастерски воткнул длиннющую шпагу в глаз того, который был уродом только внутри. Тот, трепыхаясь, как на вертеле, нащупал вышедший из собственного затылка окровавленный наконечник, издал звук испуганной индейки, затрепыхал жуткими черными крыльями и упал, затихнув. Куриная Нога попробовал было круговым движением огненного меча разрезать пополам всю группу диссидентов, но не успел завершить светящуюся дугу в конечной смертельной точке, когда вмиг протрезвевший старый солдат Бирс с разгону заехал ему головой в живот. Огненный меч вылетел из руки и, совершив несколько пируэтов в воздухе, воткнулся в грудь только сейчас начавшего очухиваться обладателя руки-сороконожки, пригвоздив его к земле. Вслед за этим подоспевший Казанова отсек шпагой сначала одну, а потом и вторую птичью лапу у Куриной Ноги. Следующим ударом, пробив как лист фанеры металлический панцирь, он распорол птиценогому живот. Из черной дыры в животе полезли жирные, гладкие пиявки. Прямо на глазах они начали пухнуть и превращаться в маленькие подобия поверженного черного ангела. Те тут же стали расти в размерах, демонстрируя уже на этом этапе агрессивные намерения громким писком и злыми крошечными лицами. Аналитик крикнул «Берегись!» и метнул в кучу гомункулов синеватый энергетический заряд, оставивший от них лишь облако темного пара. Амброс и Казанова с уважением посмотрели на него. Аналитик пожал плечами, как будто говоря «Талант не пропьешь!», и вернулся к ненадолго оставленной им девочке.