«Тогда ему это понравится, – нарочито и с горечью подумала Махит. – Посмотри, как мне доверяет Тейкскалаан. Конечно, она пока не император, но всегда есть куда стремиться».

Она чувствовала, что делает ему больно, чувствовала это по той пустоте, что обосновалась в ее груди, по боли, причиненной скорбью, боли такой же опустошительной, как и слезы. Она старалась прогнать чувство сожаления и сожалела, не зная, почему сожалеет: то ли потому, что сделала ему больно, то ли потому, что больно стало и ей. Еще одна вещь, о которой психотерапевт интеграции не предупреждал: соединение двух сердечных болей приводит к неоправданной тяжести самобичевания.

.

Она никогда не слышала, чтобы он так определенно высказывался о размерах собственного отчаяния, о ненависти к себе, которую испытывал. Это было все равно что вечно смотреть в зеркало, в дыру, через которую открывается взгляд на мир, внезапно обретший реальность. Она боялась услышать ответ, неуверенно задавая безмолвный вопрос в склепе их разума:

«Дарц Тарац хотел бы, чтобы Тейкскалаан столкнулся с этими инородцами и чтобы в результате погибли и те и другие. Я могла бы рассказать ему про Шестнадцать Мунрайз, а затем сорвать переговоры на Пелоа-2 и тем самым навлечь гибель на всех нас. Я должна так сделать?»

После его слов из ее глаз потекли слезы. Три Саргасс повернулась в ее объятиях и прижала холодные пальцы к влаге на ее щеке.

– Надеюсь, ты плачешь не из-за того, что жалеешь по поводу меня? – спросила она.

Голос ее звучал подавленно, а Махит совсем не этого хотела. Она не могла сказать толком, чего она хочет, но знала, что только не этого: глядя на Три Саргасс, можно было подумать, что Махит ударила ее своими слезами.

– Нет, – сказала она, ненавидя собственный голос, хриплый и сдавленный. – Дело не в тебе, Травинка, совсем не в тебе. Я…

Слова занимали слишком много времени и все равно были тейкскалаанскими. Она замолчала и просто поцеловала ее.

Поцелуй по-прежнему был хорош, и Три Саргасс по-прежнему целовалась со знанием дела – по крайней мере, когда не переживала экзистенциальный кризис, глядя, как император совершает ритуальное самоубийство в прямом эфире на всю империю. Они разъединились, Три Саргасс легла, уткнувшись в плечо Махит, словно они были смоделированы специально друг под друга.

– Тогда, – сказала она живо и весело, с нежностью, которая больно напомнила Махит о Девятнадцать Тесло – то есть напомнила Искандру о Девятнадцать Тесло, что, вероятно, было ближе к истине, – если дело не во мне, то в чем, Махит? Мы вчера так хорошо поработали.

– Это верно, – согласилась Махит. – Поработали хорошо, и нам еще предстоит долгий путь, и…

– Не говори мне, что сомневаешься в своих способностях. Это ведь ты придумала, как им петь. Нам нужно придумать для них имя, другое, кроме «враги», как считаешь?

– Пожалуй, да, нужно, и нет, я не сомневаюсь в своих способностях, я… – Она замолчала. Ее язык словно налился свинцом. Все невропатические боли вернулись в руки, непрерывно искрящееся свечение возникло перед ее глазами, словно ее кололи осколками стекла. Она не знала, что делать, и Искандр не знал, а Три Саргасс и дальше будет приносить ей боль, как сделала это вчера, будет и дальше думать о ней как о «своем умном варваре», а не как о Махит Дзмаре, сколько бы они ни целовались. Не существовало никакой безопасности и никакого возвращения домой.

– Махит, – сказала Три Саргасс и накрыла ее щеку узкой ладонью, сложенной чашечкой. – Мне не нравится использовать методы допроса применительно к прекрасным людям, с которыми я спала, но твое состояние вызывает у меня беспокойство. А так как ты не даешь мне достаточно информации, в конечном счете в дело вмешивается профессиональная подготовка.

Это почти наверняка был ужасный, великолепный и характерный пример юмора, как его понимают в министерстве информации. Это было забавно. И все, абсолютно все было не так с их дальнейшими отношениями, и Махит устала. Устала от…

.

«Вплоть до внезапной остановки внизу?»

Заразительный смех, и новая волна жуткой, насыщенной скорбью пустоты наполняет ее грудь. Как сильно болят руки.

– Если бы я была, – начала она, закрыв глаза и отворачивая голову от Три Саргасс, чтобы между ними не оставалось ничего, кроме нежного прикосновения и жаркой тьмы за веками, – если бы я была кем-то вроде агента Лсела, каким должна быть с учетом того, как удалось организовать позволение тебе похитить меня, я… должна была бы изо всех сил стараться провалить переговоры с инородцами.

Три Саргасс щелкнула языком.

– Станция Лсел предпочитает бесконечную войну?

Махит вздохнула.

– Нет, – сказала она. – Дарц Тарац хотел бы, чтобы Текскалаан вымотал себя до изнеможения в войне против… того, что эти существа собой представляют. Вся станция Лсес хочет более глубокого политического анализа, и нам определенно не нравятся непрерывные полеты всех этих прекрасных военных кораблей над нашими головами. Но предполагается, что, когда я не работаю с тобой, я должна работать на Дарца Тараца.

Честность была ужасной штукой, но вместе с тем позволила расслабиться всему телу – напряжение спало. «Я думаю, мы оба теперь скомпрометированы навсегда».

.

Три Саргасс поцеловала ее в щеку быстрым и резким прикосновением губ.

– Ты очаровательна, Махит. Когда-нибудь я захочу узнать, почему ты решила сообщить мне все это. Я хороша в постели, но не настолько же.

Махит поймала себя на том, что смеется, хотя все ее инстинкты не советовали этого делать.

– Вряд ли я буду делать то, чего ждет от меня Дарц Тарац, – вот почему, Три Саргасс. И… кто-то должен знать, что я в первую очередь подумала об этом.

– Смысла в твоих словах не очень много, но я подумаю о том, что ты говоришь, – сказала Три Саргасс и разъединилась с ней так, чтобы они могли сесть. – Ладно, давай позавтракаем и подготовимся к спуску на Пелоа-2. Ты же определенно решила не срывать переговоры?

– Определенно, – сказала Махит и потянулась к брошенному бюстгальтеру, который запутался в пружинах верхней койки во время их вчерашних вечерних кульбитов.