У Блока:

(«Я не предал белое знамя…», 1914)

У Гиппиус:

(«Былое», 1915)

У Вяч. Иванова:

(«Римский дневник», 1944)

У Пастернака:

(«Рождественская звезда», 1947)

У Галича:

(«Поэма о Сталине», 1968–1970)

Со временем этот образ превратился в расхожий штамп. В мемуарах Г. Свирского читаем о поэте Евгении Евтушенко:

«Завершая „Бабий Яр“, он [Евтушенко] позвонил поэту Межирову: „Слушай, Саша, когда Моисей выводил евреев из Египта, светила ли над ним вифлеемская звезда?“

– Старик, – ответил изумленный Межиров, – это было совсем в другой раз и в другой религии.

– Тогда дай мне другой образ.

– Посох Моисея… – начал было Межиров.

– Спасибо! – не дослушав, вскричал Евтушенко, и в трубке зазвучал сигнал отбоя. Ему было достаточно. И посох, и Вифлеемская звезда, и „я, на кресте распятый, гибну…“, и „лабазник избивает мать мою“, и „доброта моей земли…“ – все стало при новой, облегченной системе творчества только поэтической бутафорией» («На лобном месте: Литература нравственного сопротивления 1946–1976 гг.», 1979).

22.9 C. 47. «Ханаанский бальзам». —

В Библии «Ханаан» (Kenaan) – это 1) имя внука Ноя и 2) древнее (доизраильское) название территории Финикии, Сирии и Палестины по имени этого самого внука Ноя. Примечательно, что первое упоминание этого имени в Ветхом Завете встречается в «алкогольном» контексте:

«Сыновья Ноя, вышедшие из ковчега, были: Сим, Хам и Иафет. Хам же был отец Ханаана. Сии трое были сыновья Ноя, и от них населилась вся земля. Ной начал возделывать землю и насадил виноградник; и выпил он вина, и опьянел, и лежал обнаженным в шатре своем. И увидел Хам, отец Ханаана, наготу отца своего, и вышедши рассказал двум братьям своим. Сим же и Иафет взяли одежду и, положив ее на плечи свои, пошли задом и покрыли наготу отца своего; лица их были обращены назад, и они не видали наготы отца своего. Ной проспался от вина своего и узнал, что сделал над ним младший сын его, и сказал: проклят Ханаан; раб рабов будет он у братьев своих. Потом сказал: благословен господь Бог Симов; Ханаан же будет рабом ему; да распространит Бог Иафета; и да веселится он в шатрах Симовых; Ханаан же будет рабом ему» (Быт. 9: 18–27).

Само же словосочетание как название алкогольного напитка – конкретно бальзама – связано с ветхозаветной историей Иосифа, который, как известно, был родом из Ханаана (Быт. 42: 37). Став зажиточным и влиятельным жителем Египта, Иосиф во время массового голода одарил своих братьев, некогда продавших его в Египет и не узнавших его при встрече через много лет, зерном и серебром. Братья, вернувшись в родной Ханаан к своему отцу, получают от отца задание – вновь сходить в Египет и отблагодарить щедрого господина: «Израиль, отец их, сказал им: если так, то вот что сделайте: возьмите с собою плодов земли сей [Ханаанской] и отнесите в дар тому человеку несколько бальзама и несколько меду, стираксы и ладану, фисташков и миндальных орехов» (Быт. 43: 11).

22.10 C. 47. Мы не можем ждать милостей от природы. А чтобы взять их у нее, надо, разумеется, знать их точные рецепты… —

Пародийный перифраз хрестоматийного лозунга известного советского биолога-селекционера Ивана Мичурина (1855–1935), чьи успехи в выведении новых сортов злаков, овощей, фруктов и ягод в годы правления Ленина – Сталина олицетворяли собой победу человеческого разума над законами природы: «Мы не можем ждать милостей от природы! Взять их у нее – наша задача!»

Рецепты «странных» коктейлей рассыпаны на страницах русской литературы —

от Саши Черного:

«Вспомнил! Да ведь там в гостиной полбутылки горчишного спирта стоит, жена им в сырую погоду пятки натирает. Вещь преполезная: спирт, горчица – не синильная же кислота! На окне, кстати, и малиновый сироп стоял. Ротмистр смешал в бутылке, посмотрел на свет: Неаполитанский залив! Венгерский ликер. „Дунайский шомпол“! Сорок восьмого года» («Кофе по-турецки», 1930);

до Василия Аксенова:

«Как было хорошо на набережной у самой воды, вернее, у мазутных пятен, закручивающихся в спираль и увлекающих за собой всяческую дребедень. Здесь на гранитных ступенях мы и расположились. Сначала выпили валерианку, а потом открыли бутыль с ветвистыми пантами северного оленя на этикетке.

– Между прочим, от пантокрина хер так стоит, что хоть ведро вешай, – сказал этот.

– А зачем? – рассердился тот. – Ублажать всяких истеричек? Хватит с меня!

Тот выжал в стакан тюбик „Поморина“, зачерпнул из реки немного нефти и долил ароматным настоем, магаданским любовным напитком.

– Пей! Гарантирую месяц полового спокойствия.

Этот выпил белую вязкую жидкость, а тот перед глотком умудрился еще почистить зубы.

Под рукой у Вероники как раз была ее гордость, собственное изобретение, коктейль „Огненный шар“, и она тут же протянула его пострадавшему. Желтая густая жижа с зелеными проблесками полилась в горло несчастного, и он сразу же закрыл глаза, а после первого судорожного глотка вдруг совершенно спокойно взял фужер и облокотился на стойку.

– Я часто думаю, Вика, о рецепте этого пойла. Казалось бы, гнусная жижа, смесь ликера с соплями, но что-то придает этой гадости знобящее чувство восторга. Открой секрет, Вероника! Как возникает в этой дрисне пузырек волшебной фантазии? Наверное, ты, Вероника, ты что-то приблядываешь туда от себя?» («Ожог», 1975).

22.11 …ничего, кроме томления духа и суеты. —

Выражение «суета и томление духа» из Ветхого Завета: «Видел я все дела, какие делаются под солнцем, и вот, все – суета и томление духа!» (Екк. 1: 14; см. также 1: 17; 2: 11, 17, 26; 4: 4, 6, 16; 6: 9).