Но вскоре Вильгельм получил подтверждение этим сведениям. Гарольд покинул Йорк, как только получил известия о вторжении норманнов, и повёл свою армию на юг таким маршем, который напоминал ночной кошмар. Людям давали спать всего по нескольку часов в день.

Сакская кровь взыграла в Вильяме Малете, и он воскликнул:

— Сердце Господне, эти англичане настоящие мужчины! Где они отдыхали? Как находили время на то, чтобы поесть? Упрямые, бесстрашные противники, достойные наших мечей!

Он говорил с Раулем, но тот молчал. Рауль думал о легионах этих светловолосых бородатых людей, среди которых был и Эдгар. Они всё шли и шли и ночью и днём для того, чтобы защитить свою родину от вражеского войска. Наверное, они были измучены сражениями, у многих нестерпимо болели раны, полученные в Стамфордбридже; их ноги сбиты; глаза слепли от усталости, но упрямо смотрели вперёд. Ему показалось, что он слышит всё приближающийся топот тысяч ног, видит, где-то среди этих полулюдей, полупризраков идёт Эдгар. Упрямое усталое лицо, взгляд, устремлённый вперёд, губы крепко сжаты, как бывало во время напряжённой охоты.

Гарольд пробыл в Лондоне четыре дня, собирая народ под свои знамёна. К нему присоединились все крестьяне, горожане, фермеры. Одиннадцатого октября он покинул Лондон, и по пути в его войско вливались дружины местных ярлов, некоторые были вооружены копьями и щитами, другие несли привязанные к деревянным древкам камни или же сельскохозяйственные инструменты.

Два дня спустя герцогу сообщили, что саксы достигли предместья Андресвилда и разбили лагерь в нескольких лигах от Гастингса, там, где дорога на Лондон пересекала холм.

Герцог немедленно отправил к англичанам посланца, монаха Хью Мэгрота, который знал язык саксов. К вечеру Хью вернулся в Гастингс, в лагерь, и предстал перед герцогом, чтобы подробно рассказать обо всём, что произошло.

Спрятав свои руки в широкие рукава рясы, он сказал:

— Сеньор, когда я пришёл в лагерь саксов, меня сразу же отвели к Гарольду, сыну Годвина. Он обедал на свежем воздухе вместе со своими братьями Гиртом и Леуфом, а вся его свита толпилась вокруг. Ярл радушно принял меня и попросил изложить ему моё дело. Я передал то, что вы, мой господин, мне поручили, изъясняясь на латыни, и от вашего имени приказал ему передать вам скипетр Англии. Я изложил ему ваши предложения, сообщив, что вы даруете саксам все земли, находящиеся севернее Хамберта, а земля Уэссекс, которой правил его отец Годвин, будет сохранена за ним. Пока я говорил, ярл слушал, слегка улыбаясь; но люди из его окружения часто прерывали меня различными насмешками и грубыми оскорблениями в ваш адрес. Когда я закончил, рыцари, сидевшие за столом, подняли свои кубки и, обращаясь к Гарольду, воскликнули: «За ваше здоровье!» — выпили и потом закричали: «Смерть нормандским псам!» — и вновь осушили свои кубки. Это было сказано на языке саксов, и те, кто стоял вокруг, все слышали, и тут поднялся такой рёв, какой могли произвести только сто тысяч могучих голосов. «Смерть! Смерть нормандским псам!» — раздавалось со всех сторон, но я был уверен в правдивости своей миссии и потому даже не шелохнулся и оставался абсолютно спокоен. — Он помедлил.

— Ну и что потом? — нетерпеливо спросил Мортен.

Монах откашлялся:

— Пока продолжался шум, ярл продолжал неподвижно сидеть за столом; слегка откинув назад голову, он смотрел не на своих подданных, а на меня. Потом он поднял руку, все замолчали, и он сказал мне: «Вот ответ на твой вопрос». — Монах снова замолчал.

Рауль незаметно отошёл к выходу из палатки и теперь задумчиво смотрел в сгущающуюся темноту. Хью Мэгрот глубоко вздохнул и продолжал:

— Я снова обратился к нему и стал взывать к его благоразумию, напомнил о том, что он поклялся на священных реликвиях отстаивать интересы вашей светлости. Услышав это, все, кто мог меня понять, недовольно заворчали, стали мрачно смотреть на меня и бросать в мой адрес недобрые слова. Этого всего я не замечал, а продолжал увещевать Гарольда. Он неподвижно сидел и слушал, не прерывая меня, и даже не поворачивал головы. Когда я закончил, он минуту молчал, глядя мне в лицо отсутствующим взглядом. Потом он сказал громко, чтобы все могли слышать его, что лучше падёт в кровавой битве, чем отдаст свою страну захватчикам. Клятва герцогу была получена от него силой и потому не связывает его никакими обязательствами. Он попросил меня передать вам, что он никогда не отступится от своих обязательств перед страной и до тех пор, пока в его теле будет теплиться жизнь, он будет преграждать вам путь, и поможет ему в этом Бог! После этого среди саксов началось всеобщее ликование, они подбрасывали в воздух свои мечи, и все, как один, кричали: «Оут! Оут!» — что является боевым кличем саксов. Я опять стал ждать, пока утихнет шум, и тем временем наблюдал за поведением воинов. Мне показалось, что все они рвутся в бой, свирепые, упрямые лохматые люди в коротких туниках тусклых цветов, в деревянных и бронзовых шлемах. Они хорошо поели и выпили, у многих на щеках горел пьяный румянец, и их руки сжали рукоятки ножей, которые они называют seax. Некоторые угрожающе смотрели на меня, но я не шелохнулся, и через некоторое время Гарольд снова приказал всем замолчать, для того чтобы я смог продолжать. Потом, убедившись в том, что меня внимательно слушают, я протянул руку к ярлу и объявил, что он отлучён от святой церкви за клятвопреступление, и сказал, что святые отцы признают его путь грешным. Когда я закончил, установилась гробовая тишина. Пальцы Гарольда побелели от напряжения и сильно сжали подлокотники его кресла; он опустил глаза, но даже не вздрогнул и ни слова не сказал мне в ответ. Но те, кто стоял позади него, были сильно встревожены, многие задрожали, услышав проклятие святой церкви, и начали креститься. Некоторые побледнели и в тревоге смотрели на своего господина. Но он не двигался. Тогда Гирт, сын Годвина, поднялся со своего места и, вероятно думая, что я не понимаю их языка, громко обратился к воинам и сказал им: «Соотечественники, если бы герцог Вильгельм не боялся наших мечей, он бы не стал пытаться оградить себя от них при помощи папского проклятия. Стал бы он надоедать нам своими посланцами, если бы был уверен в своих рыцарях? Стал бы он предлагать нам все земли северней Хамберта, если бы не опасался за исход своего предприятия? Пошёл бы он на переговоры, если бы был уверен в праведности своего пути? Не поддадимся на его уловки! Он пообещал своим воинам ваши дома, так, поверьте мне, ни кусочка земли он не оставит ни вам, ни вашим детям. Будем ли мы как изгнанники просить милостыню, чтобы получить кусок хлеба, или мы защитим свои права мечами? Отвечайте!» Слыша эти смелые слова и видя его бесстрашное лицо, воины воодушевились и вновь издали свой боевой клич и прокричали: «Умрём или победим!» Потом Гирт повернулся к ярлу Гарольду и очень искренне сказал: «Гарольд, ты ведь не можешь отрицать, что принёс Вильгельму клятву на священных реликвиях, и неважно, было ли это сделано по собственной воле или по принуждению. Это клятвопреступление может повлиять на исход войны? Я ни в чём не клялся, и наш брат Леуф тоже. Для нас это просто война, ведь мы будем сражаться за нашу родину. Позволь нам одним встретиться с этими норманнами; если наши войска разобьют, ты нам поможешь, если мы потерпим поражение, ты отомстишь за нас».