душ для коллекции, как Старуха или Сен-Жермен. Если учесть, что герой пьесы — воплощенный грех прелюбодеяния, как графиня карточной игры, — то его образ приобретает инфернальные черты и становится близок «влюбленному бесу». Темой маленькой трагедии становится не столько любовь к Доне Анне, сколько месть погубленной души, которая ныне, по милости Дон Гуана, вынуждена жить в статуе. Командор, явившийся вечером по приглашению счастливого соперника к своей вдове, увлекает своего убийцу в ад, куда тот когда-то отправил его самого, заставив драться на дуэли.

Другая ожившая статуя появится в «Медном всаднике», где она преследует сумасшедшего Евгения. Но так ли невинен Евгений? Он грозит «строителю чудотворному». Петр был убежден, что строит свое регулярное государство ради таких людей, как Евгений, старушка-вдова и Параша. В этом его «великие думы».

Природой здесь нам суждено

В Европу прорубить окно,

Ногою твердой стать при море.

Сюда по новым им волнам

Все флаги в гости будут к нам,

И запируем на просторе.

Царь хотел «запировать». Если вспомнить «Пир Петра Первого», то запировать предстояло с теми, кто был против него: «И прощенье торжествует, / Как победу над врагом». В «Полтаве» «знатных пленников ласкает». Но к несчастному Евгению прощение не проявлено. Тысячи таких, как Евгений, своими жестокими словами в адрес Петра определяют его посмертную участь: «Ужо тебе!» И царь, как Дон Гуан, увлекаемый Командором, летит в ад.

«Полтава» и вступление к «Медному всаднику» настолько близки, что иные строчки можно, благодаря рифме, даже поставить рядом, продлевая мучительную мысль: «Далече грянуло ура: / Полки увидели Петра». И: «Была ужасная пора, / Об ней свежо воспоминанье…» Ужасная пора — не только наводнение 1824 года, это в первую очередь петровское время, о котором свежо воспоминание и в пушкинскую эпоху.

Применительно к истории старой графини «донгуановская» трактовка означает, что Германну не зря дано онемеченное имя Сен-Жермена. Герой является к ведьме за тайной, которой некогда, в иной ипостаси, сам наделил ее. Старуха губит его в отместку за гибель собственной души.

Нанизанные на булавки насекомые из коллекции отца Шарлотты в черновике пойманы. В окончательном тексте от этой линии осталась лишь тень. «Булавки дождем сыпались около нее», — сказано при описании туалета старой графини. Те самые булавки, на которые нанизаны души?

Если провести аналогию с Екатериной II, то души, которые она когда-то очаровала и захватила в плен, больше ей не подвластны: «Голос обольщенного Вольтера не спасет ее памяти…» Тот факт, что речь идет именно о царской власти, подчеркнут в повести обращением Германна к упавшей старой графине: «Перестаньте ребячиться…» Эти же слова в ночь убийства Павла I сказал молодому Александру I глава заговорщиков граф фон дер Пален: «Перестаньте ребячиться, идите царствовать».

В рамках символики повести Старуха сама стала ловцом душ, каким был Сен-Жермен. На пороге смерти она лишается этой функции, что выражено осыпанием булавок. Видимо, и души, которые ею пойманы, улетели. Таким образом, Германн все-таки выполнил функцию героя, убив колдунью и освободив порабощенных ею людей.

На реальном историческом уровне этому соответствовало уничтожение в России тайных обществ, которые уловляли в свои сети души молодых людей и «исторгали у их неопытности страшные клятвы».

Но Старуха мстит герою, явившись ночью и соблазняя его тайной карт. Характерно, что она все еще пытается поймать его: «Прощаю тебе смерть мою с тем, чтобы ты женился на моей воспитаннице…» То есть принял мой образ действий, переданный через невесту. Но Германн дважды отвергает ведьму, не взяв и ее более молодого отражения.

Однако Старухе удается обмануть героя, использовав главную слабость — то, за чем тот и пришел в ее дом — «верные карты». Согласившись на игру по правилам старой графини, Чекалинского, Сен-Жермена, Германн уже погубил себя. В этом месте повесть от сюжета волшебной сказки поднимается к трагическим высотам мифа, где женское начало в своей гибельной ипостаси приводит героя к смерти.

В последний раз с душой-бабочкой, вернее с намеком на нее, читатель встречается в заключении к повести, когда узнает, что Германн попал в «17-й нумер» Обуховской больницы. Это конечный пункт его земного путешествия. 17-я карта таро — «Звезда», та самая «звезда надежды», обращениями к которой пронизана русская поэзия второй половины XVIII — первой четверти XIX века[531]. Даже на светский сюжет — на кончину великой княжны Екатерины Павловны, королевы Вюртембергской — В. А. Жуковский в 1819 году напишет совершенно орденские стихи, обратившись к Звезде: «Святой символ надежд и утешенья!/ Мы все стоим у таинственных врат». Из-за которых слышится: «Мужайтеся, душою не скорбите!/ С надеждою и с верой приступите!» Это поведение адепта у дверей ложи.

Возможно, читателю более привычна «Звезда пленительного счастья» из «Послания в Сибирь». Но и она означает то же самое. Недаром, часть лож носила подобное название, например, «Ложа Северной звезды».

На карте под звездой нарисована нагая женщина, которая из двух кувшинов льет воду на землю — в ее власти и поток жизни, и поток смерти[532]. Для древних египтян, тайны которых приписывали масонству (например, Калиостро, чьи приключения часто соединяют с рассказами о Сен-Жермене, призывал «учиться у пирамид»), это была Изида, богиня, оживляющая землю[533]. Ускользающая Прозерпина — одно из имен изображенной. Прекрасная Дама, воспетая менестрелями средневекового Прованса с их «темным», трудно разгадываемым стилем — ее ипостась. У католиков культ Пречистой Девы во многих местах слился с ее почитанием. Она покровительствует рыцарям, как в древности покровительствовала героям. Отсюда и подвиг паладина, и его эротизированное чувство к «Марии Деве» в «Жил на свете рыцарь бедный». По отношению к Германну это начало повернулось своей губительной стороной — Старухой, ведьмой «тайной недоброжелательностью».

Она отняла у героя разум. А могла бы отнять и жизнь. Возле женщины на рисунке карты порхает, опускаясь на цветок, бабочка — символ души. Звезда забирает души — таков смысл картинки и числа 17 у Пушкина.

Германн виноват в том, что соблазнился. Но вот заступает ли он на пост после графини? Судя по тому, что легковерных игроков ловят у Чекалинского — аналога бесовского карточного вертепа из «Уединенного домика на Васильевском острове», — нет. Хотя в спальне графини Германн как будто решился: «…я готов взять грех ваш на свою душу».

Однако смерть Старухи избавила его от продолжения. Поэтому понадобилось ночное явление призрака: «Я пришла к тебе против своей воли…» Комично предположение, что графиня пришла из рая, поскольку она в белом, а обитатели Дантова ада выглядят черными, как углежоги. Белое одеяние привидений — саван. А вот оборот: «против своей воли» — должен обратить на себя