Я поворачиваюсь к своим домашним, разглядываю их лица. Как же старательно они меня пасли, держали на привязи до последнего, не давая ступить ногой на пастбище!

– А вам всем… Вам ясно? Вам понятно, чего мне стоило вспомнить все? Сколько сил у меня ушло… Сколько сил вы все, вместе взятые, забрали у меня?

Они ошарашенно смотрят на меня, и тут до меня доходит, что и мои родичи тоже ничего не поняли. И тогда я начинаю плакать. Тяжелые слезы, горькие слезы очищения льются ручьем по моим щекам. Я оплакиваю все те долгие месяцы после крушения самолета, когда я слепо верила им всем, внимала каждому их слову вместо того, чтобы прислушиваться к самой себе и к своему внутреннему голосу. Ведь он, словно компас, всегда задавал мне верное направление. Я оплакиваю и собственную виновность тоже. Да, виновата, потому что, как оказалось, мне было проще слушать родных, чем копаться в собственной душе и там находить ответы на свои же вопросы. То есть получается, что виноваты и они, и я сама. Впрочем, это слабое утешение, и оно, в сущности, ничего не меняет.

– Мы все хотели как лучше. Старались помочь тебе, – мямлит Рори.

– Бред сивой кобылы! – бросаю я в ответ. – Вы хотели прежде всего помочь самим себе.

– Нелли! – жалобно восклицает мама. – Пожалуйста!

Я остервенело трясу головой. Замолчи! Не смей говорить больше ни слова! Потом вытираю рукой нос, отворачиваюсь от них и сбегаю со ступенек крыльца. Вперед! Вперед по этой грязной осенней дороге. Впервые я убегаю от катастрофы, которая была со мной неразлучна все последние месяцы. Но чем сильнее я ускоряю шаг, тем все ощутимее дают о себе знать переломанные ребра. Такое ненавязчивое напоминание о том, что даже на исцеленном теле все равно остаются шрамы, которые время от времени будут напоминать о себе.

Спустя полчаса я уже сижу в небольшом уютном кафе, которое отыскала в городе. В спешке я забыла прихватить с собой бумажник, но кассирша, облаченная в униформу официантки с вышитым на груди голубыми нитками именем Мими, едва взглянув на меня, тут же громко объявила.

– А я вас знаю. Вы – дочка Френсиса Слэттери.

– Да, сейчас мое лицо довольно часто мелькает на телеэкранах, – вздыхаю я, выдвигая стул. Его железные ножки противно скрипят по керамическим плиткам пола. Вспоминаю Джейми. Все же ловко он меня обставил. Хотя, если уж быть честной до конца, то я сама была в какой-то мере не против того, чтобы меня водили за нос. В самом деле! Это какой же наивной дурочкой надо было быть, чтобы вообразить себе, что «Операция по спасению Нелл Слэттери» окажется столь простым предприятием, как я это представляла. Довериться, можно сказать, первому встречному и при этом еще надеяться на то, что от него я получу ответы на вопросы, на которые могу ответить только я сама. Надо будет обязательно перезвонить ему по возвращении домой. Пожелать удачи, успехов в дальнейшей работе, и все такое. Друзьями мы с ним не были, но все равно расстаться следует по-хорошему. Хотя впредь ничего такого вкусненького ему от меня больше отщипнуть не удастся.

– По телевизору я вас видела, – отвечает Мими, наливая мне кружку крепкого черного кофе, даже не спрашивая, чего я хочу. – Но я помню вас еще с тех пор, как вы гостили в наших местах летом.

– Правда? – переспрашиваю я удивленно и, слегка прищурившись, бросаю на нее короткий взгляд. Интересно, сколько же ей лет? Пожалуй, уже за пятьдесят. Круглолицая, с густым барашком каштановых волос. Такое впечатление, будто у нее на голове шапочка для душа. Роскошная грудь, впрочем, немного великоватая для ее небольшого роста. Грубоватая кожа на лице, что отнюдь ее не портит. Но главное в этой женщине, и это немедленно бросается в глаза, – то, что она всем довольна. Довольна! Когда же я обрету такое состояние души? Сколько мне еще предстоит потратить времени на эти поиски? Кажется, я перепробовала уже все: перебрала в памяти свои детские годы, вспомнила, как убегала от детства, а потом делала вид, что его и вовсе не было в моей жизни, хотя оно жило и продолжает жить во мне до сих пор. И что? Я обрела в своих воспоминаниях умиротворение? Я довольна жизнью? Нет! И никогда не была.

– Вы с Весом вечно попадали в какие-то передряги, – говорит мне Мими, нарушая ход моих мыслей. – Вы оба часто приезжали в город на великах. Главным образом за мороженым.

– А про моего отца вы что-нибудь слышали в последнее время? Где он? Что с ним?

– Ох, моя дорогуша! Этот корабль уже давно отчалил от нашего берега.

Женщина хватает грязную тряпку и принимается изо всех сил протирать ею соседние столики, хотя пока в кафе я – единственный посетитель. А судя по тому, какой вымершей кажется улица за окном, то особого наплыва посетителей, тем более с утра, ожидать не приходится.

– Знаю! – отвечаю я и отпиваю немного из кружки. Горячий кофе обжигает язык. – Но так спросила, на всякий случай…

– Я видела его здесь несколько лет тому назад, – подает голос Мими от соседнего столика. Решила, значит, возобновить разговор, хотя мне показалось, что она уже подвела черту. – Когда заболела бедняжка Хетер. – Лицо ее искажает жалостливая гримаса. – Упокой господь ее душу. Врагу такого не пожелаешь!

– Чего? Рака? Или такого мужа?

Мими смотрит на меня долгим испытующим взглядом. Уж не обидела ли я ее ненароком, лихорадочно соображаю я.

– Ах, милая! При чем здесь рак? Хетер и твой отец, и твоя мать тоже, все они, знаешь ли, были взрослыми людьми. Понимали, какую бучу затеяли, во что втравили себя…

– А что происходило с нами, остальными?

Кажется, я и сейчас чувствую холодную тяжесть воды, накрывающую меня с головой, мутные струи стекают по лицу, душат меня, уволакивая за собой на дно. Бог его знает, что там лежит на этом дне. Умом я понимаю, что в тот момент я была без сознания, а следовательно, не могу помнить во всех подробностях, что именно со мной тогда происходило, мозг просто отключился. Но порой мне кажется, что кое-что я все-таки помню. Впрочем, долгие годы я потратила на то, чтобы стереть из своей памяти события того дня, как и многие другие события из моего детства. Выстроила между своим прошлым и собой настоящую крепостную стену, чтобы все забыть и ничего не помнить. А какими еще средствами может располагать ребенок для самозащиты? Мой отец не кинулся мне помогать, а спустя всего лишь несколько месяцев снова окунул меня с головой в пучину отчаяния, когда бросил нас и ушел из семьи. Вот и выходит, что никаких шансов у меня не было. Элинор Ригби. Так оно и есть.

Я залпом выпиваю остаток кофе, чувствую, как тепло приятно растекается по моему желудку.

Пора завязывать с этими невеселыми медитациями. Андерсон абсолютно прав. «Элинор Ригби» – это всего лишь песня и ничего более. Ну еще глупейшая статья из Википедии. Какое отношение она имеет к моей судьбе? Порой все мы ищем какого-то сокровенного знания в тех вещах, в которых этого знания никогда не было и нет. Почему уход отца из семьи, случившийся много-много лет тому назад, преследует меня до сих пор? Мучительная заноза, которую уже давно надо было вытащить и выбросить. Но наконец-то с неприятными событиями прошлого покончено. И со всем остальным тоже – с воспоминаниями, сомнениями, недоверием к собственным инстинктам. Отныне и навсегда я буду верить себе и только себе одной, и никому более.