– Я ведь собиралась оставить ребенка, – говорю я и вижу, как бьется жилка на мамином виске.

Почему-то она решает, что я задала ей вопрос.

– Не знаю, – отвечает она. – Ты ничего не сказала мне о своей беременности. – Мама издает короткий смешок, скорее похожий на всхлип. – Наверное, ты мне просто не доверяла. Или боялась, что я увезу тебя домой и стану поить своими нетрадиционными снадобьями все ближайшие девять месяцев.

– Зато я знаю. Да, я собиралась сохранить беременность, – отвечаю я уже более уверенным тоном. – Я еще планировала уйти из галереи, самой воспитывать ребенка, намеревалась начать новую жизнь.

Мама молча переваривает сказанное. Глаза ее снова наполняются слезами. Но вот она справляется с собой.

– Это правда. Ты действительно решила оставить работу в галерее. Собственно, из-за этого у вас с Рори и начались склоки. Вы ведь даже перестали разговаривать друг с другом. У вас тогда были очень напряженные отношения.

– Могу себе представить!

– Не стоит злиться на нее, – говорит мама, безошибочно уловив мою особую интонацию. – Начнем с того, что она никогда не поддерживала мою идею снова свести вас с Питером уже после авиакатастрофы. А что касается галереи… Вы ведь обе вложили столько сил и энергии, чтобы начать это дело, и вдруг ни с того ни с сего ты решаешь все бросить и начать заниматься чем-то другим, причем без всяких внятных объяснений. Естественно, Рори взбунтовалась. Она просто не поняла, что происходит.

– Как она могла благоденствовать столько лет, зарабатывая деньги на имени отца, а?

Мама медленно поднимается со скамейки, растирает ладонями онемевшие колени, пытается распрямиться в полный рост. Потом с трудом делает шаг ко мне. Такое впечатление, что за минувшую ночь она постарела лет на тридцать.

– Можешь думать как хочешь. И мечтать о чем хочешь. Твои мечты! Но иногда для того, чтобы мечты сбылись, нужно идти на компромиссы. – У нее слегка опускается подбородок, и она устремляет свой взгляд куда-то вдаль, бездумно созерцая открывающийся вид. – Найди мне того, кто не виновен в том, что произошло в нашей жизни. И тогда я покажу тебе того, кто никогда не мечтал о хорошем…

* * *

Рори, вернувшись из аэропорта, застает нас с мамой на прежнем месте, под портиком. И ежу понятно, что мы проторчали здесь все утро. Она присоединяется к нам. Я сижу, свернувшись калачиком, на нижних ступеньках крыльца, мама снова уселась на скамейку. Мы обе молчим, но молчание, царящее между нами, вполне можно расценить как добрый знак. Миролюбивое такое молчание… Мне хочется схватить Рори за руку, когда она протискивается мимо меня, и чмокнуть ее в щеку, но я тут же слышу разумную подсказку. Внутренний голос новой Нелл, нет! – уже новейшей Нелл, услужливо шепчет мне: «А к чему все эти телячьи нежности?»

– Ты собираешься вечно настраивать Андерсона против меня, да? – спрашивает она у меня с явным вызовом в голосе.

– Нет, не вечно, – отвечаю я.

– Ну тогда ты действительно здорово изменилась. Ничего не скажешь! – резонно констатирует сестра, и мы обе вдруг устало улыбаемся ее шутке.

Слышу, как за моей спиной тяжело вздыхает мама.

– Хочу быть честной с вами обеими, – говорит она, обращаясь к нам. – Честной до конца. Ведь отец приходил к тебе, Нелл, на вручение аттестатов по окончании школы. Так что все эти слухи, которые поползли по городу, имели под собой основание.

– Что?! – восклицаем мы с Рори в один голос и поворачиваемся к маме.

Она тут же отводит глаза в сторону, стараясь не встречаться с нами взглядом.

– В один прекрасный день он постучал к нам в дверь, пытался напроситься на чашечку кофе. – Мама кивком головы указывает на меня. – Ты, Нелл, была в это время на занятиях по теннису. Где была ты, Рори, совершенно не помню. – Она снова вздыхает и проходится рукой по своим волосам. – Но я ответила ему отказом. Помню, я тогда ему сказала: «Убирайся вон из моего дома, с моего двора, и не смей больше никогда, слышишь меня, никогда! – снова появляться в нашей жизни». – Мама негромко хлопает в ладоши. – Помню, в тот момент я себя просто возненавидела. Ярость душила меня, я ничего не могла с собой поделать, хотя и пыталась побороть собственную злость. И даже отчаянно хотела стать добрее, более сострадательной, что ли… Но видеть, как он упорно продолжает диктовать свои условия – когда хочу приду, когда хочу уйду, – это было невыносимо… К тому же я уже наконец поняла, что впусти я его в дом, и через какое-то время он снова уйдет. Уйдет, когда ему заблагорассудится.

Рядом со мною стоит изменившаяся в лице Рори. Она бледна как снег. А я – странное дело! – не ощущаю каких-то особых эмоций. После стольких испытаний, после всех этих бесконечных поисков, думаю я разочарованно, мне следовало бы впечатлиться гораздо сильнее. Итак, отец все же присутствовал на вручении аттестатов. И, кто знает, мог бы появляться в нашем городке и не раз… и здесь, кстати, тоже… Если бы обстоятельства сложились по-другому. Но они сложились так, как сложились. А потому отец больше и не появлялся в нашей жизни. Вот и все, что может быть сказано по этому поводу. Я смотрю на пожухлую траву газона, на кроны засыпающих деревьев.

– Пожалуйста, не надо меня ненавидеть за это, – говорит мама, и я слышу, как она плачет за нашими спинами. Плачет горькими, жалостливыми слезами раскаяния и обиды.

– Никакой ненависти к тебе, мама, я не испытываю, – отвечаю я спокойно.

– Я знаю, где его найти, если ты вдруг захочешь с ним увидеться. – Мама плачет уже навзрыд, дав полную волю своему раскаянию, словно хочет смыть вину слезами раз и навсегда. – Я точно знаю, где он сейчас обитает. И если ты надумаешь…

Я медленно поднимаюсь со ступенек крыльца, бросаю взгляд на мать, потом смотрю на Рори, затем поворачиваю голову и начинаю разглядывать дом, словно хочу вобрать в себя и запомнить его такой необычный и экстравагантный облик, проникнуться всей серьезностью и даже трагичностью тех событий, которые происходили когда-то за стенами этого дома и вне его переделов.

Поднимаюсь по обветшалым ступенькам крыльца, вслушиваюсь, как они потрескивают под моими ногами, прохожу мимо матери, направляясь в дом. Обшитая металлом дверь громко хлопает за моей спиной. Такой последний аккорд в затянувшейся на столько лет истории.

– Нет, – говорю я, стоя уже за дверьми. – Хватит с меня всех этих призраков прошлого. Пусть себе покоятся с миром и не мешают жить всем нам.

* * *

Вечером следующего дня мы все направляемся в аэропорт, провожаем Рори и маму. Мы с Андерсоном еще внутренне не готовы к тому, чтобы отправиться в полет и снова оказаться на борту лайнера, поэтому возвращаемся домой на машине. Вес доставляет женщин чуть ли не на взлетную полосу. Мы с Андерсоном пакуем свои вещи, хотя, сказать по правде, мы их распаковать-то толком не успели. Но все равно тщательно проверяем, чтобы ничего не забыть.

Итак, Вес намеревается продать дом. Окончательное решение он принял сегодня, прямо с утра. А мы все в это время отправились на прогулку по окрестностям. Сходили на пирс, прошли мимо отцовской студии. Долгие годы она простояла пустой и никому не нужной, словно выброшенный на берег корабль. Я тоже, скорее всего, продам свою нью-йоркскую квартиру. Свяжусь с Тиной Маркес и попрошу ее подыскать мне что-то необычное, что-то такое, что созвучно моему новому «я». Которое, впрочем, еще не до конца сформировалось. Но все равно это я, но уже не отягощенная грузом тех комплексов, которые преследовали меня чуть ли не с самого дня рождения. Вполне возможно, я даже уеду из Нью-Йорка. Направлюсь туда, где смогу снова заняться музыкой. Почувствовать, как она оживает во мне, услышать, как переливаются ноты в моей душе. Пока я еще не знаю, что из этого получится. Но надо же с чего-то начинать, тем более что это мне уже по силам. Потому что в мою жизнь снова вернулись краски и я наконец признала неизбежность перемен.