На всех этих вечерах Бальзак постоянно виделся с Ганской. Они раскланивались, обменивались улыбками, но… Ему нужны были совсем другие встречи, с глазу на глаз!

«Моя обожаемая Ева! Никогда еще я не был так счастлив, и никогда еще я так не страдал. Жар сердца, превосходящий самое живое воображение, обращается нынче горечью, ибо блаженству не дано утолить свою каждодневную жажду. Я знал, какая боль меня ждет, — я ее дождался. Издали эта боль казалась мне величайшим наслаждением, и я не ошибся. И горе, и счастье сегодня уравнялись в правах. Судьбе было угодно, чтобы твоя красота расцвела с новой силой, хотя и раньше она сводила меня с ума. Если б я не знал, что мы связаны навек, я умер бы от печали. Не покидай меня, потому что этим ты меня убьешь. Я не верю в другую жизнь, кроме жизни с тобой. Чего же ты опасаешься? Разве своим трудом я не доказал тебе свою любовь? Приехав сюда, я предпочел будущему настоящее. Это глупость, совершаемая человеком, опьяненным любовью, ведь ради встречи с тобой я на многие месяцы отдаляю тот миг, когда мы, как ты сама говоришь, станем наконец свободны. Так свободны, что… О! Я и думать не смею об этом! Буде на то воля Божья! Я люблю тебя бесконечно, и все говорит за то, что мои мечты сбудутся, но вот когда? Целую тебя тысячу раз, но разве мои воображаемые поцелуи способны утолить снедающую меня жажду? Ни часа, ни минуты мы не сможем остаться вдвоем. Между нами неодолимые преграды, которые лишь понапрасну разжигают мое сердце. Поверь, будет лучше, если я уеду как можно скорее…»

Бальзак снова увиделся с Ганской лишь восемь лет спустя, в 1843 году.

На обратную дорогу нужны были немалые деньги. Бальзаку было прекрасно известно, во что обойдется проезд через пять таможенных кордонов. А еще смена лошадей, бесконечные чаевые… Плати, за все плати! Он попросил издателя Верде выслать еще тысячу франков в счет «Лилии в долине», которую намеревался написать за десять дней и опубликовать в одном из парижских литературных журналов.

Он закончил «Лилию» 15 октября 1835 года. Карета, нанятая в Париже у Панара, после путешествия пребывала в самом плачевном состоянии. Заляпанная несмываемой грязью, разбитая ливнями и дурной дорогой, она отправилась в починку к каретнику. Расходы взял на себя господин Ганский. Лакею, для которого у Бальзака не осталось ровным счетом ничего, дала дукат сама госпожа Ганская. Бальзак пообещал переслать его немедленно по возвращении в Париж. Этот самый дукат, вроде бы спрятанный между листами рукописи «Отца Горио», в Вене так и не нашли. Вероятно, дворецкий, Огюст Деприль обронил его, и дукат закатился под ковер. Ганская проявила щедрость и не стала настаивать на поисках дуката. Если и найдется, пусть дворецкий возьмет его себе!

Обратный путь протекал невесело. Бальзак покинул Вену 5 июня, 7-го он был уже в Мюнхене, где хотел посетить картинную галерею, а также передать кое-какие свои рукописи леди Элленборо. Затем — еще пять дней дорожной тряски, сопровождавшейся свистом хлыста. 11 июня он в два часа ночи въехал в Париж, «черный, как негр». Не отступая от своей всегдашней привычки, он путешествовал на империале, попутно изучая пейзаж. Был момент, когда измученные лошади, увидев у себя под ногами песок, ни с того ни с сего улеглись. Бальзак едва успел спрыгнуть на землю.

Первым делом по возвращении он подсчитал расходы. 10 октября ему непременно нужно было выплатить 40 тысяч франков. Вдова Беше проявляла беспокойство. Мало того что Бальзак не соблюдал никаких сроков, он еще вынуждал ее без конца вносить в корректуры разорительную правку. Если «Этюды о нравах» не выйдут в свет 10 января 1836 года, все расходы, связанные с правкой корректур, «будут оплачены господином Бальзаком в качестве штрафа за несоблюдение сроков».

Что ж, видно, настала пора серьезно взяться за разработку своих «мозговых полей, литературных виноградников и умственных лесов».

До поездки в Вену любовь Бальзака к Ганской напоминала любовь трубадура. Он всем сердцем стремился к далекой возлюбленной, понимая, что такая «любовь издалека» приносит больше огорчений, чем радости. Подобно труверу, он взывал к чувствам любимой, но в отличие от него все-таки не терял надежды. Они с Евой обязательно будут вместе, это лишь вопрос времени…

Начиная с июля письма становятся все короче. Ева Ганская жалуется, что ей неизвестно, с кем он видится, к кому ходит. Бальзак доволен: пусть и на ее долю достанется хоть малая толика его страданий!

В редких письмах к Еве Бальзак старательно будит в ней сочувствие, подробно описывая свои несчастья: Аншиз, его грум, скончался после неудачной операции колена; Анри, его брат, висел буквально на волоске и в любую минуту готов был пустить себе пулю в лоб; Лора Бальзак, если и не умрет от горя, то уж точно сойдет с ума… Не лучше обстояли дела и у Лоры Сюрвиль, которая «совершенно заморочила своего простого и скромного мужа», не понимая, что его постоянные жестокие лихорадки вызваны усталостью и заботами.

Оставался один Оноре, и если и он даст слабину, наступит катастрофа. Ему необходимо было «за сорок дней написать 448 страниц, и это своим мелким почерком!» У него болела спина, кололо в правом боку, его мучили головокружения.

Молодой врач, к которому он обратился за консультацией, сказал так: «Вам больше нельзя продолжать вести такой образ жизни». Он прописал ему ежедневные двухчасовые горячие ванны и двухчасовые же прогулки. Иначе «я свалюсь».

В октябре Бальзак должен был выплатить 7 тысяч 500 франков (если верить его письму к Ганской) или 11 тысяч 500 франков (если верить письму к Зюльме Карро). В ноябре — 11 тысяч 500 франков, в декабре — 12 тысяч. В то же самое время он мечтал о покупке имения, собирался выплачивать матери ежемесячную ренту в размере 500 франков, купил часы, ножи для разрезания бумаг, безделушки, бронзу и отдал в переплет свою библиотеку.

Впрочем, с какой стати он обязан трудиться с утра до ночи, лишая себя той самой роскоши, которая всегда манила его и которой он был не в силах противостоять?

Начиная с 1835 года распространился слух о том, что Бальзак пал жертвой чар графини Гидобони-Висконти.

15 июня в карете, снова нанятой у Панара, Бальзак отправился в Версаль — проводить свою даму, которая уезжала в Англию. Он сопровождал ее до Булонь-сюр-Мер. Не исключено, что он намеревался добраться вместе с ней и до Англии, во всяком случае в Париже он отсутствовал в течение шести дней. Два месяца спустя, когда графиня собралась вернуться, он точно так же ее встречал.

Фрэнсис Сара Лоувел родилась 29 сентября 1804 года. Она была третьей дочерью Питера Харви Лоувела, владельца замка Коул Парк, и Шарлотты Уиллис, дочери архидиакона из Уэльса, покончившей жизнь самоубийством.

7 июля 1825 года Сара Лоувел вышла замуж за графа Эмиля Гидобони-Висконти. Ей шел в ту пору двадцать второй год, и среди друзей своего мужа она вызывала горячее восхищение. «Девушка из хорошей английской семьи, получившая прекрасное воспитание и не лишенная средств, она казалась посланной самой судьбой, чтобы обратить в супружество нерешительного и ветреного Гидобони»[38].