Я откашлялся, почувствовав в горле неприятный ком. Я так ужасно устал и видел отражение своей усталости в лице Луки – он заработался, я – разболелся. В последние дни в моём сознании будто бы всё перестраивалось с места на место, я не мог разложить всё по полочкам, сосредоточиться. Перед глазами всё плыло от банальных попыток читать, еда казалось безвкусной. Я начал жевать собственную губу, уставившись в одну точку – на папку, которую листал Коул. И почувствовал навалившуюся слабость.

Я сегодня использовал много аномальной магии за один раз, был истощён помимо этого болезнью и не мог элементарно думать. Это причиняло физическую боль. Но я просто не могу перестать думать хотя бы на секунду. А потому сейчас мне было больно от болезни, от усталости, от встречи с Лукой и от мыслей.

Как же они резали мне мозг. И душу. Если она у меня была.

Несомненно, она есть…

– Олеан? Всё в… – он остановил себя, понимая, что вопрос прозвучал бы чертовски глупо. Коул сам всё понимал и чувствовал себя едва ли лучше моего – разве что физически. Но он не спал всю ночь или даже несколько последних ночей, и это отразилось на его и без того сломленной потерей матери психике.

Тяжело осознавать утрату любимого существа. Когда этот человек уезжает или просто уходит, вы расстаётесь по определённым причинам, то ты скучаешь, но тогда хотя бы знаешь, что с этим человеком происходит. Он не в аду, не в раю, не переродился, не стал ангелом или демоном, не стал призраком или зомби, не уснул навсегда – ты в курсе, что он жив. Хотя бы чувствуешь это. Но когда человека или даже любимое животное забирает смерть – ты объят этой неизвестностью и пустотой, которая одолевает тебя при мысли, что ты больше никогда не увидишь того, кого любил, к кому был привязан – и не просто не увидишь, а его больше на свете не существует.

Вот что давило на Коэлло. Плюс ко всему – вина. За нелюбовь к матери, за то, что он-то, её сын, бессмертен.

Я всё вижу в его сузившихся аномальных глазах. Они более походили теперь даже не на глаза волка, а на некую помесь узких кошачьих и волчьих голодных очей. О, видимо, на них влияла не только магия, но и новая сущность Хэллебора…

– Нам надо торопиться. Ты совсем побледнел. Даже посинел. Соарэлле, найди мне это, – он ткнул пальцем в папку, видимо, указывая на какое-то лекарство… Стоп, Соарэлле? Это и есть имя Луки? Коэлло – Соарэлле. Забавные у них родители.

Лука напряжённо посмотрел на меня. Ему явно было в новинку то, что я теперь знаю его имя. Мне тоже.

Соарэлле Хэллебор.

Я не упустил возможности и слабо улыбнулся.

– Соарэлле? Это и правда значит «солнце»? Похоже на то.

Коул отмахнулся.

– Soarele – значит «солнышко» с румынского. Он по стечению обстоятельств родился там. А ты его называл Лукой, верно? Что-то библейское.

– Евангелист такой был, – я пожал плечами. – Но происходит вроде как от греческого слова «свет». Или даже «восход». Вот и подумал, что имя подходящее.

– Неплохо, – сказал Коул, мы с ним говорили так, будто бы самого Луки тут не было. Ему явно не очень это нравилось, но он вздохнул, оставил папку брату и отошёл за нужным Хэллебору-младшему препаратом.

Сосед листал папку, отмечая что-то для себя ручкой, которую взял у Луки. Я же понял, что стоять больше не могу, и устало грохнулся на лабораторный стул.

В глазах начало двоиться ещё сильнее – я еле держался, чтобы не закрыть веки и не уснуть, провалиться в неизвестность прямо тут. Ощущение было такое, будто бы вот-вот пойдет кровь из носа, и я отключусь. Но нельзя было.

Коул заметил моё состояние, но промолчал. Он продолжил изучать информацию в папке, и когда закончил, отложил её и принялся что-то быстро писать на полях распечатанного текста. Разбирать его каракули нисколько не хотелось, так что я просто поставил локоть на стол, подпёр лицо рукой и прикрыл глаза на одно мгновение.

Пытаясь отвлечься от своей невероятной усталости, я хотел сконцентрироваться на чём-то, но не выходило. Открываю глаза – всё как в тумане. Весь мир дёргается, как в повреждённой видеокамере. Будто бы помехи в собственном сознании. Совсем не хватает энергии. Такая усталость настолько уничтожает, что ты даже не просто спать хочешь, а впасть в кому на пару месяцев.

Я не заметил, сколько прошло времени. Вернулся Лука. Казалось, что они что-то напряжённо обсуждали всего пару минут, Коул сдержанно жестикулировал, пытаясь что-то донести до брата, показывал внутрь папки, на написанные им каракули. Лука внимательно смотрел, но я плохо осознавал, как именно он реагировал – почти спал на ходу.

Происходило ещё что-то. Я не соображал. Плыл где-то в другом измерении. Я был словно призрак.

– Я попробую. Но это не быстрая процедура, даже если получится. Тебе надо будет вводить определенную дозу лекарства каждый день, несколько раз. Или когда ему будет становиться хуже. За этим надо постоянно следить, оценивать состояние. А как это сделать, имея только одного заражённого и не имея нужных…

– Я понял. Просто подготовь всё необходимое. Ему совсем плохо. И да… – Возникла пауза. Я не видел их, только слышал. Перед глазами плыли цветные пятна, мутные и спутанные. – Что бы между вами ни случилось, ты зря так поступил. Очень зря. Он не бессмертен. А ты – эгоист.

О, я знал, как Лука реагирует на такие заявления. Наверняка он сейчас смотрел на братца с неприязнью. Ведь Лука не считал себя эгоистом. Он считал эгоистами всех остальных.

В этом мы с ним похожи. Правда, для меня эгоистами были почти все, включая меня самого, – но именно почти.

– Это не так, Коул. Я просто хотел как лучше, – я попытался сконцентрировать зрение на нём. – Это просто пережитки прошлого. Олли… – кажется, я слышал тревогу в голосе. Отблеск прежней теплоты. – Ему нужно лечь. Проведи его к койке у стены, пусть ноги согнёт в коленях или вообще поднимет, я за ядом. То есть лекарством, ха.

Я почувствовал тяжесть на плече. Рука Коула. Он помог мне встать, дойти до койки и лечь на неё, хотя я был уверен, что смогу двигаться сам, он крепко меня удерживал, будто я должен был рухнуть в любую секунду. Мне не впервой было ощущать подобное – каждый раз, когда я оказывался на грани потери сознания, кто-то держал меня так. Ну, или же не держал никто.

Я лёг, но ноги не поднял, а Коул не стал настаивать. В конце концов у меня был не приступ, это было последствием долгой изнурительной болезни.

– Дело за малым, но будет больно, Олеан. И я хочу попросить тебя… – он присел напротив койки, так, чтобы его лицо было на одном уровне с моим. – Выдержи это.

Я секунду пытался сфокусироваться на нём, но безуспешно. Я открыл рот, пускай губы и дрожали от усталости:

– Я переносил и худшее. Ерунда.

Он положил ладонь на мою руку, похлопал по ней и встал, оглядываясь на вошедшего Луку.

– Пойдёмте в операционную. Там есть всё нужное.