Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дружную трапезу открыл председатель ниццкого отдела Гвардейского Объединения генерал-лейтенант Свечин[312]. Его умелые слова сразу же создали дружескую атмосферу, а присутствие и на этот раз «заморских» гостей способствовало душевному содержанию встречи. С присущим генералу юмором, он отметил юбиляров из «молодежи» по случаю пятидесятилетия их производства в первый офицерский чин: генерал собирается вскоре праздновать семидесятилетие своего производства! После генерала было еще немало как дружеских, так и остроумных выступлений. Одним из присутствовавших было прочитано написанное им стихотворение:
Сегодняшнее здесь собранье
(Нас созвал тут Святой Андрей)
Оправдывает то преданье,
Что крепче русских нет людей…
Ведь большего нет удивленья
Среди военных всего света,
Узнав, что наше единенье —
По признакам ушедшим в лету.
Уж много, много лет с тех дней,
Что мы сложили эполеты,
Но чтим не менее верней
Мы наши крепкие заветы…
Традиций Гвардии блюститель:
Свечин, наш славный генерал,
Всепризнанный руководитель —
Челом Тебе, военная скрижаль!
И поднимая наш бокал
Во славу Гвардии былой, —
Суворов, вспомним, нам сказал:
«Мы — русские!» — восторг какой![313]
Во время трапезы я разговорился с моим соседом полковником Лейб-Гвардии Гренадерского полка Мартыновым[314], первым командиром «Русского Легиона Чести» на французском фронте в 1918 году, то есть после советского предательства в Брест-Литовске. Сразу же после Февраля, сбитая с толку масса новоиспеченных сознательных граждан-солдат Русского Экспедиционного Корпуса во Франции подверглась соответствующей обработке на страницах газеты на русском языке, издаваемой социалистами-революционерами с участием таких столпов Освободительного движения, как Осип Соломонович Минор[315].
Солдаты-граждане разложились тогда с рекордной быстротой и, углубив «минорный» Февраль, кинулись в объятия мажорного Октября…
Однако не все! Были и такие русские люди из «нижних чинов», которым было стыдно совершавшегося всероссийского позора на французской земле. Из этих русских патриотов и был сформирован полковником Мартыновым «Русский Легион Чести», покрывший себя неувядаемой боевой славой и спасший честь русского солдата на французской земле. Среди этих добровольцев был унтер-офицер Малиновский[316]. Это был очень дисциплинированный и приветливый солдат, среди негласных обязанностей которого была забота и возня с молодым медвежонком, которого привезли во Францию наши русские солдаты из далекой Сибири. Человек, любящий животных, не может быть злым человеком. Вспоминает ли порой маршал Советского Союза Малиновский своего медвежонка, заброшенного на французскую землю? Действительно ли искренни до глубины душевной все грозные речи советского министра обороны, грозящего испепелить весь непокорный Советам мир, чтобы обратить его в коммунистическое рабство? Зачем этому бывшему солдату-добровольцу Русского Легиона Чести распространять в мировом масштабе кровавый режим, явившийся в России в результате неслыханного предательства Ленина? Задает ли он когда-нибудь себе этот вопрос-маршал Малиновский? Несомненно, что в его мозгу имеется где-то такое «отделение», где этот вопрос неугасно тлеет…
V. (Ницца, 1865–1965)
Весной 1865 года взоры всей России были устремлены на небольшой городок Ниццу на лазоревом берету Французской Ривьеры. В вилле, на самом берегу Средиземного моря, угасал старший сын Царя Освободителя Александра Второго Наследник Цесаревич Николай Александрович. Тяжкий и неизлечимый недуг сковал молодого двадцатилетнего человека: воспаление спинного мозга, последствие падения с лошади в 1860 году. Сначала, очень редко, Наследник Цесаревич чувствовал боли в спине, но постепенно они стали случаться всё чаще и чаще.
В июне 1864 года Цесаревич выехал из России в большое путешествие по Европе в сопровождении многочисленной свиты. Сначала в Киссинген, где лечилась Императрица, затем в Копенгаген. Наследник всегда имел при себе фотографию датской принцессы Дагмар, очаровательной в расцвете своих 16-ти лет. Вскоре официально было объявлено о их помолвке. В сентябре этого года с Цесаревичем произошел острый кризис его болезни. Несмотря на это, он присутствовал на маневрах в Потсдаме, следуя на лошади за своим отцом Государем Александром Вторым.
После Венеции Наследник прибыл в Милан. Готовясь, когда настанут сроки, вступить на прародительский престол, Наследник интересовался всем, что касалось государственного устройства как в России, так и за границей. В России только что были обнародованы новые судебные уставы. Наследный Сардинский принц (Италия еще не была объединена) устроил для российского Наследника блестящий прием. Во время обеда Цесаревич начал расспрашивать наследного принца о действующем в Королевстве судебном производстве. На это он получил следующий многозначительный ответ: «Вы меня спрашиваете о вещах, о которых я не имею ни малейшего представления. У Вас при режиме абсолютной монархии государи должны знать законы и конституцию. У нас, при парламентском режиме, — это дело Парламента, но не наше». Лучшего примера для распознания различия между самодержавной монархией и конституционной трудно себе представить.
Адмирал Лесовский[317], окруженный своим штабом, ждал на вокзале в Генуе Наследника Цесаревича. Через несколько дней Наследник на борту фрегата «Александр Невский» в сопровождении корвета «Витязь», клипера «Алмаз» и фрегата «Олег», прибыл в порт города Ливорно, чтобы проследовать в Пизу и Флоренцию. При выходе из вагона его схватили боли в спине, которые его больше уже не покидали. В течении шести недель своего пребывания во Флоренции Наследник Цесаревич не вставал больше с постели. Его старался развлечь его двоюродный брат, молодой герцог Сергей Лейхтенбергский, проживавший тогда во Флоренции. Он приводил к Наследнику художников, скульпторов и артистов, которые показывали ему свои произведения или делились своими взглядами на искусство.
В январе 1865 года эскадра контр-адмирала Лесовского доставила Наследника Цесаревича в город Ниццу. Его резиденцией была вилла Дизбах на берегу моря. Вспомним, что полковник Дизбах командовал швейцарской Гвардией 10 августа 1792 года, защищая от бунтовщиков Тюильрийский дворец в Париже. Добрейший король Людовик XVI запретил своей Гвардии стрелять «в народ». Девятьсот швейцарских гвардейцев были перебиты обезумевшей толпой, а король был арестован вместе со своей семьей.
Русская эскадра стояла в порту Вильфранш в