– Элайна отправилась жить к Сэйди в Джерси-Шор.

– К Сэйди?!

– Да. Покинув Вирджинию, Сэйди уехала на поезде в штат Нью-Джерси, где быстро нашла себе работу на одном из военных заводов. В те годы мужчин не хватало, и в цеха охотно нанимали женщин. После войны она снова пошла учиться в школу. И хотя у нее это отняло почти десяток лет жизни, ей даже удалось окончить университет. Она стала учителем.

– Учителем? Ну, ничего себе! Потрясающе! То есть Оливия все время поддерживала связь с Сэйди?

– Каждое лето госпожа Оливия садилась в поезд до Нью-Йорка и уезжала на неделю. Я только позднее уже узнала, что во время тех поездок она неизменно навещала Сэйди. Как я уже обмолвилась, когда мне было тринадцать лет, она впервые свозила меня в Нью-Йорк и попутно представила друг другу нас с матерью.

Либби было любопытно, как прошла эта встреча матери с дочерью после многолетней разлуки, но Маргарет не стала об этом рассказывать, и Либби не решилась настаивать.

– А Сэйди потом вышла замуж?

– Вышла. За очень славного человека по имени Артур. Детей у них не было, но они жили душа в душу и были преданы друг другу до тех пор, пока ему не отказало сердце за несколько лет до собственной ее кончины.

– Она когда-нибудь сожалела о том, что оставила вас?

Маргарет устремила взгляд вдоль длинной подъездной дороги к поместью.

– Так было лучше для нас обеих. Я поняла это, как только увидела ее, а она увидела меня. Я догадалась, что, глядя на меня, она видит Малкольма. А моя бабушка была для меня лучшей матерью, о какой я только могла мечтать.

Либби протяжно выдохнула.

– А когда умерла Сэйди?

– Когда тебе было лет пять. Когда она отошла, мы с госпожой Оливией были подле нее. – Маргарет мягко положила ладонь Либби на предплечье. – Иногда у нас нет выбора между «хорошо» и «плохо». Порой приходится выбирать самое приемлемое из наихудших вариантов и просто надеяться на лучшее. Госпожа Оливия сумела когда-то сделать нужный выбор, и именно поэтому мы с тобой сейчас здесь и стоим.

Вдалеке послышался шум мотора, и, подняв голову, Либби увидела показавшийся на дороге пикап Коултона. Мальчики радостно заскакали по лужайке и замахали руками, приветствуя подъезжающего отца. И впервые за очень долгое время Либби почувствовала себя по-настоящему счастливой.

Сэйди

Проступившее на лице у госпожи Оливии беспокойство подтверждало, что она и сама понимает, что слишком перележавшая тайна становится ядовитой и любому способна отравить жизнь. Будь Сэйди помоложе, она настояла бы на своем мнении, но теперь она умирала, и ей не хотелось, чтобы последние ее слова к госпоже Оливии получились резкими.

– Вы всегда поступаете так, как по-вашему лучше, госпожа Оливия.

– Почему бы после стольких лет тебе не называть меня просто Оливией?

Сэйди облизнула губы и выдавила слабую улыбку:

– Да как-то никогда язык не поворачивался.

Госпожа Оливия крепко сжала ее ладонь.

– Сэйди! Как же замечательно снова тебя увидеть! Я хочу, чтобы ты знала: я всегда очень дорожила нашей дружбой. Как бы мне хотелось, чтобы мы, как в прежние годы, отправились куда-то вместе посидеть за ланчем!

– Боюсь, я слишком слаба уже для этого. – Сэйди попыталась было сесть, но к ней, как оказалось, было приделано слишком много всяких трубочек, да и тело казалось чересчур усталым.

– Даже не думай шевелиться, – предостерегла ее госпожа Оливия. – Просто расслабься и лежи.

– Мне тут приснился сон, – заговорила Сэйди. – Мне вспомнилось, как мы высаживали в зимнем саду те ваши диковинные кустарнички.

– Да, это был такой чудесный день! Ты так хорошо разбиралась, как лучше разместить все эти растения по клумбам.

– Как та оранжерея поживает?

– Стоит закрытая. Меня на нее уже не хватает.

– Вот уж не думала, что когда-то такое услышу, госпожа Оливия!

– Я тоже. Но на стекле там по-прежнему выцарапано твое имя. Для меня очень важно, что кто-то будет знать, что ты была рядом со мной, когда я больше всего нуждалась в дружеском плече. И переезд из Лондона, и война, и первые годы брака с Эдвардом, и две неудачные беременности – все это было слишком тяжело для меня.

Достав с тумбочки у койки чашку с трубочкой, госпожа Оливия поднесла питье к губам Сэйди. Она сделала небольшой глоток, и хотя жажда ее требовала больше жидкости, Сэйди сознавала, что ее желудок этого не вынесет.

– Не стоило вам ехать в такую даль.

– Как я уже сказала, я ни за что на свете не упустила бы возможность тебя повидать.

– Могла бы я увидеть Маргарет?

– Конечно же. – Госпожа Оливия откинула рукой занавеску и кому-то что-то быстро сказала. Через несколько секунд в палате появилась женщина. Ей было уже немногим за пятьдесят, и волосы слегка подернула седина, но Оливия, похоже, по-прежнему видела в ней ту девочку, что играла когда-то в детской с ее сыном. – Она все это время просидела возле тебя. А сейчас только проснулась.

– Я была бы не прочь увидеть ее спящей. Это напомнило бы мне о тех днях, когда она была совсем крошечкой.

В такие минуты умиротворения Сэйди думала порой, что, может быть, пора уже забыть, как именно ей случилось сделаться родительницей, и дать волю той любви, в которой так нуждалось ее дитя. Она всегда считала, что со временем могла бы стать для нее хорошей матерью. Вот только времени у них никогда и не было.

Маргарет приблизилась к ее больничной койке. Улыбнулась матери, взяла ее за руку.

– Маргарет, – произнесла Сэйди, – как же я рада тебя видеть.

– И я тебя тоже, мама.

– Как ты поживаешь? – Сэйди внимательно разглядывала лицо этой женщины, не видя в нем ни собственных черт, ни его. Перед собою она видела лишь Маргарет.

Та мягко погладила ладонью пергаментно-тонкую кожу Сэйди:

– Просто замечательно.

– А Джинджер с Коултоном?

– Джинджер с отличием поступила в старшую школу. Говорит, что собирается стать врачом.

– Ну надо же! – Сэйди всегда переполняла гордость при мысли о внуках, чьи фотографии неизменно украшали ее крошечную квартирку.

– Госпожа Оливия позаботилась о том, чтобы она получила стипендию из фонда Картера.

– Боже ж ты мой! – Жизнь разворачивалась таким образом, какого она никогда и представить себе не могла. – Ну, а Коултон?

– Все такой же неуправляемый.

– Он вылитая копия твоего брата Джонни. Такой же своенравный и вечно ищущий приключений, – вставила госпожа Оливия.